Лучшая зарубежная научная фантастика: Сумерки богов

Но это не связано с тем, о чем я собирался рассказать. Мне не следует отвлекаться. Недопустимо так бесцеремонно прерывать самого себя, тем более если уже начал повествование, словно всеми возможными способами стараюсь избежать этого. Вам будет достаточно знать, что меня растила мать и после того, как ее не стало (через три недели после появления первых симптомов, причина – острая сердечная недостаточность), моим воспитанием занялась дальняя родственница. У меня была крыша над головой и еда, но во всем остальном я испытывал ощутимую нужду. Чтобы выбраться из этого мира, я усердно учился и сумел поступить в небольшой колледж, где получат стипендию и приобрел необходимые навыки, которые помогли мне достигнуть успехов в моей профессии. Вам, должно быть, также интересно, где я познакомился с Неоклисом (долгая «и» в конце, многие произносят неправильно). Это случилось в колледже. То, что для меня было постижением головокружительных образовательных высот, для него представляло своего рода «прогулки по трущобам», отголосок его либерального любопытства, желания узнать о том, как живут обездоленные.

Кроме того, вы должны понимать, что я представитель поколения, рассматривающего волосы как досадную растительность на голове, которую необходимо держать под контролем и вовремя укорачивать. А бедность – словно руда в камне: как бы вы ни измельчали породу и ни пытались просеять, именно она проявляется всегда. Воспоминания о моей матери бередят душу и болезненно отзываются в самых глубинах сердца. Кажется, до сих пор не могу до конца простить ее за то, что у нас не было денег. Мать безоглядно любила меня, и я любил ее так, как могут любить только дети.

Прекрасная русалка сидит на высокой скале и расчесывает свои длинные кораллово-красные волосы, в то время как игривые дельфины прыгают над водой через невидимые воздушные обручи.

II

Чтобы узнать историю о прическе, изменившей мир, мы должны вернуться на пять лет назад. Это произошло в Рейкьявике сразу после иркутского голода когда все зерно было уничтожено тем изматывающим веществом. Шли бесконечные споры, кому это было выгодно и кто финансировал теракт. В тот год даже чемпионат мира превратили в настоящий фарс. Тогда Ник находился в Исландии. Он должен был ответить на предъявляемые обвинения в суде по защите продукции, а я представлял его интересы.

Слушание по защите продукции немногим отличается от любого другого судебного разбирательства. Существуют определенные схемы ведения дела, пришедшие к нам не только из прошлого, но и из позапрошлого веков. Повсюду стекло и медь, начищенное до зеркального блеска темное дерево. Я не раз защищал Ника на подобных заседаниях, но ни одно из них не было таким важным, как это.

У меня имелся список всего движимого и недвижимого имущества Неоклиса, поэтому я точно знал размеры его состояния: пять квартир, одна из них – с видом на Центральный парк, шелковичная ферма, сорок всевозможных автомобилей и летательных аппаратов, более пятидесяти процентов акций польского Национального музея – возможно, он и не владел всеми этими картинами, статуями и прочим, но имел к ним привилегированный доступ. Так, в его апартаментах в Сиднее стояла скульптура Кановы[91], и поляки не настаивали на ее скором возвращении. Ему было что проигрывать.

В таких обстоятельствах излишняя беззаботность, вероятно, уместнее, чем лихорадочная тревога, хотя как юрист я бы желал более сдержанного поведения. В суд он надел очень стильную рубашку, но его прическа уже лет сто как устарела – немного от стиля «Вудсток» и образа английского аристократа времен Гражданской войны.

– Когда придет судья, – обратился я к нему, – необходимо подняться со скамьи и держаться прямо.

Вошел судья Патерсон, Ник мгновенно встал, кивнул, после чего сел на удивление правильно. Стол скрывал его свободные брюки с большими карманами, и он выглядел довольно респектабельно. Если не считать волос, конечно.

III

Я попрощался с ним до завтрашнего дня на ступеньках здания суда, но его взгляд был устремлен куда-то в небо. Облака далеко на горизонте цвета японского мандарина, поднимаясь выше, окрашивались в голубой и молочно-белый. Поверхность замерзшего лимана, которая при дневном свете казалась совершенно гладкой, в лучах заходящего солнца явила взору многочисленные выбоины и зазубрины. В открытом море, за линией льдов, где неспешно и лениво перекатывались волны, темнела палуба промыслового судна. Из его единственной трубы, словно из корзины факира, взметались вверх красноватые змейки дыма.

– До завтра, – рассеянно ответил он. Кажется, фантастический вид околдовал его.

– Нет причин для волнения, – сказал я ему, ошибочно (в чем теперь не сомневаюсь) принимая его отстраненность за беспокойство об одной из своих пяти квартир или сорока машин и самолетов. – Судья Патерсон признался, что у некоторых людей есть определенные способности к инновациям. Это хороший знак. Вот что за этим стоит: закон может пойти на некоторые уступки, когда дело касается гениев, что непозволительно в отношении обычных людей.