Лучше бы я осталась старой девой

Мухамед кричал по-арабски. Потом ему лениво ответил Абдулла – значит, он до сих пор никуда не ушел? Сколько их там? Голоса вдруг загалдели все разом – ни дать ни взять – птичий базар. Потом снова заговорил Мухамед. Эти звуки что-то напоминали ей, что-то неприятное, даже страшное… Она поспешила уйти к себе и плотно прикрыла дверь. К своей радости (это была первая вещь, которой она обрадовалась в новой квартире) – на двери изнутри был закреплен крючок. Слабенький погнутый крючок, но все же это была какая-никакая защита, гарантия того, что никто не войдет в комнату, когда она будет переодеваться или крепко спать… Она заперлась изнутри.

Время было уже позднее, но уснуть ей не удавалось. Конечно, ведь они с Инной проспали сегодня до двух часов пополудни. Что делает Инна? Приехала в клуб, переодевается, танцует, спускается в зал? Вспоминает свои признания Лене? Жалеет о них? «Как это удивительно…– Лена примостилась возле приоткрытого окна и жадно курила, пуская дым в щель. – Надо же – забеременеть от Арифа! И что он за кавалер? Страшный, грязный, лживый… Впрочем, когда я встретила его, он таким не был. А кто знает, каким он был на самом деле?» Она стала думать о том, что увидит его совсем скоро. Какие-то две недели! И год разлуки… За этот год она успела возненавидеть его, проклясть, забыть… И вот он снова придет к ней – и наверное, будет извиняться? А может, она услышит упреки – ведь ему так тяжело пришлось в Москве, даже в тюрьму попал. «Стоп! – сказала она себе. – Но как же понять слова Инны о том, что она видела его в мае? Это ложь? Но зачем ей лгать, если она до этого рассказала мне такую ошеломляющую правду? Нет, Инна лгать не будет. Я ее знаю. Она слишком гордая для этого, слишком честная… Слишком… Самолюбивая?» Но это слово как-то не подходило к ее подруге. Лена вспомнила дикое решение Инны отдаться какому-то мужику, чтобы помочь ей деньгами. «Что это было? Показное благородство, фальшивое самопожертвование? Для Инны это совсем не свойственно. Это был искренний шаг, желание помочь… Была ли она и раньше такой безрассудной? Да, была, если дело касалось ее близких друзей. Не знаю, может быть, сказываются кавказские черты характера, но ради друга она могла сделать самую невероятную вещь. Со стороны это выглядело глупо. Могла подарить только что купленное платье, если какая-нибудь небогатая сокурсница говорила, что платье – прелесть. Могла одолжить кому-то денег, хотя мать не слишком-то щедро давала ей на карманные расходы. Потом Инка сама бегала в поисках десятки. Она не знала цены деньгам и вещам. Жила под крылом у богатой мамы и тихого папы. Любимица, единственная дочка… Но сейчас, когда она осталась одна с ребенком, она должна была стать более рассудительной, внимательней относиться к деньгам. Ведь ей не на кого рассчитывать! Но похоже, она совершенно не думает о будущем… Зарабатывать столько – и не иметь в кармане ста долларов… И еще мне хотела одолжить… А Ариф?! Что это за дикие истории с одалживанием денег у Инки?! Как он мог являться ей на глаза после того, как… Я его не узнаю. Неужели он был таким?! Я ему все выскажу, обязательно! И пока он не расплатится с Инкой и вообще со всеми долгами в Москве, пусть не надеется жить со мной… Хватит позора!» Ее мысли естественно переключились на долги. «Интересно, звонил Мухамед этому Саше или нет? Он обещал… Забрал у меня двести баксов… У меня даже на карманные расходы теперь нет – осталось только на билет в Питер…»

Она разделась и улеглась рядом с сыном. Сашка спал крепко, как всегда, разметавшись, и ей пришлось осторожно перекладывать его в сторонку, чтобы не разбудить. Потом девушка пристроилась рядом, на краю дивана. Ей казалось, что она ни за что не уснет, но скоро мысли в голове смешались и погасли…

Проснулась она, как ей показалось, почти сразу – в поту, растрепанная, перепуганная так, что обморочно колотилось сердце.

– Господи! – прошептала она. – Опять тот же сон!