Лучше бы я осталась старой девой

Фатиха шла по длинному коридору. По обе стороны в раскрытых дверях виднелись складские помещения. Здесь было довольно прохладно, хотя на улице стояла удушливая жара. По коридору гуляли сквозняки. Фатиха уже была в этом магазине как-то раз. Сафар работал здесь все годы, пока жил в Москве, и она как-то приехала к нему, вернувшись с каникул из Дамаска. Передала приветы от матери, посылку с домашними лакомствами – он был сластена. Теперь ей вспоминалась та встреча. Они были одни, его подручный возился в подвале, где стояли ящики с товарами, покупателей не было. Она пришла, он сварил ей кофе, усадил, долго беседовали о Дамаске, он дружески улыбался, спрашивал ее об учебе… Если бы она не любила его, ей было бы так хорошо! Но каждой фразой, каждым движением, взглядом он давал понять, что никогда не заинтересуется ей, как женщиной, никогда не посмотрит на нее по-другому. И она страдала, поддерживая светскую беседу. Даже нашла в себе силы спросить, как поживают его дети. И он показал ей фотографии. О секте не сказали ни слова. Говорить об этом вообще было не в обычаях. «Это было бы так же глупо, как обсуждать при встрече нашу национальность или наши имена… – думала она. – Это присуще нам от рождения, и все».

Фатиха подошла к двери, за которой находился нужный склад. Открыла ее, не постучав. Вошла, огляделась. В закутке, где раньше всегда сидел Сафар, слышались голоса. Говорили по-русски, мужчина и женщина.

– Кто здесь? – услышала она. Показался низенький араб, ее знакомый. Они поздоровались, Фатиха защебетала, что рада его видеть.

– Выпьешь кофе?

В закутке за столиком сидела женщина, русская. Фатиха узнала жену Сафара. Она видела ее когда-то, но изо всех сил постаралсь забыть ее имя, внешность, все, что имело отношение к этой полной блондинке с простоватыми чертами лица. Отметила про себя, что женщина выглядит плохо – располнела, постарела, лицо несвежее, волосы давно не обесцвечивались, накрашена небрежно. Раньше она выглядела куда интереснее.

Фатиха поздоровалась. Гамат (так звали ее знакомого) быстро налил кофе, придвинул дешевое печенье, которым торговали оптом здесь же, на складе. Вздохнул, сказал, что торговля идет очень плохо. Жена Сафара пила кофе маленькими глоточками и молчала. «Что она здесь делает?» – неприязненно подумала Фатиха. Та, как будто услышав немой вопрос, обратилась к Гамату:

– Я понимаю, что торговля сейчас плохая, Сафар мне рассказывал… Но что мне делать?

– Я не знаю, Марина… – залепетал тот. Голос у него был совсем детский, смешной, казалось, что он никогда не говорит всерьез, а только шутит. – Как я возьму тебя на склад? Ты тут ничего не заработаешь…

Марина допила кофе и умоляюще поглядела на него покрасневшими глазами:

– Дети совсем маленькие. Что мне теперь с ними делать? Неужели нельзя помочь?

«У нее совсем нет гордости, – презрительно подумала Фатиха. – Никогда я не стала бы унижаться перед теми, кто убил моего мужа!»

– Марина, мы за день продаем две коробки помады и немного туши. И то почти вся тушь возвращается как брак. Как я замучился с этой тушью! Египетский «Ланком», самый плохой. Два раза развинтишь – и лопается. И это еще хорошо, если на второй раз! Чаще всего лопается сразу. Мне все возвращают, приходят менять целые коробки. А что я могу сделать? Даю людям поменять на такую же тушь, и они сидят здесь, проверяют каждый тюбик. И тоже все лопается. У меня уже весь подвал забит бракованными коробками. Куда их девать? А деньги мы за них уже заплатили. – Он болтал быстро, не остановишь. – Одежда тоже очень плохо расходится. Весь универмаг забит одеждой, и она у них в розницу дешевле, чем у нас оптом. Я говорил – надо устроить распродажу, освободить склад. У нас старые модели, такие теперь даже в провинции не покупают. Но меня никто не слушал! Мы дорого заплатили за товар… Купили не из первых рук, потом еще платили на таможне, чтобы провезти контейнеры, и вот пришлось поставить такие цены…

– Гамат, – перебила его Фатиха. – Так ты теперь здесь работаешь?

– Да, с того самого дня. Ты на похоронах не была? Когда приехала?

– Недавно. – Фатиха закурила, старательно глядя мимо женщины. – Это ужасно, Гамат. Кто бы мог подумать…

Женщина явно ушла в свои горестные мысли и даже не прислушивалась к разговору. Фатиха теперь сама не знала, что она к ней чувствует. Ревность? Зависть? Все эти чувства стали бессмысленными. Простую женскую неприязнь, от которой путем разума не избавиться?

Даже это вряд ли. Равнодушие? Только не это. Наконец она отыскала имя тому чувству, которое мучило ее. Это, как ни странно, была жалость, смешанная с презрением. На взгляд Фатихи, эта женщина недостойно переносила свое горе. «Я бы заперлась в доме, никого бы не видела и не слышала… – думала она. – Никто бы не вошел в дом, где нет его. Я бы нашла, как обеспечить моих детей, отдала бы их родственнице на воспитание. А потом, после траура, нашла бы убийцу и отомстила за мужа. А эта только плачет и выпрашивает работу!» Она обратилась к Гамату:

– А что говорит милиция?