Лучше бы я согрешила

— Давай котику полоски сделаем, — предложила Соня и посмотрела на меня.

— Давай сделаем.

Совместными усилиями на листе бумаги стало появляться нечто, похожее на лохматого зверька. Справиться с маленькой художницей было сложно: ее ручонка сильно давила на карандаш, нервные отрывистые движения превращали рисунок в ёжика. Но мы старались обе.

— У меня тоже был котик, — неожиданно продолжила говорить Соня, — его папка выгнал, когда пьяный пришел. Взял за лапу и выкинул за дверь. Я потом плакала и побежала искать котика, а его уже Сёма забрал. И хорошо, он добрый мальчик и не обидит моего…

Вздох, похожий на всхлип, прервал рассказ девочки. Я погладила ее по голове, чтобы успокоить, а у самой запершило в горле, и слезы защипали глаза. Мне пришлось сильно зажмуриться на несколько мгновений, чтобы не зареветь, а Соня тихонько шмыгнула носом.

— Папка добрый был, если не пил. А пьяный плохой, злой. Я все помню. Он маму ударил, потому что она меня защищала. А я пряталась под кроватью, а он меня нашел и вытащил за платье. Страшный такой! Я испугалась и громко закричала, он ударил. Вот мама и толкнула его, и он ее тоже стукнул. Она меня схватила, и мы убежали к Сёмке. Потом мама сказала, что бы он уходил совсем-совсем. Но папка просил прощения, тоже плакал, и мне его жалко было.

Я не знала, надо ли останавливать ее рассказ, но потом решила, что почему-то Соня захотела выговориться, и не стала мешать. Может, когда она все свои страхи выдаст, потом забудет о них? Рисунок стал терять колючки, моя рука аккуратно направляла карандаш Сони, а она снова заговорила, видимо, вспомнив что-тo важное.

— Папка играл в картинки и там пил, а мама не знала. Εй сказали плохие дядьки, когда пришли к нам. Он не oтдал им что-то, и они тогда убьют меня, как убили его. — Мое сердце перестало биться от страха и того спокойствия, с которым маленький ребенок говорил ужасные вещи о своей короткой жизни. — И папка больше не пришел. А потом мы тоже не жили в том доме, потому что его забрали плохие дядьки. И мы с мамой шли, шли. У нее была сумка, у меня тоже, только на спине висела. Мама плакала, и тут остановилась машина. А Витя сказал, что поможет маме… Тетя Стася, а Витя бывает злой? Вдруг он ненастоящий.

Господи! Я жалела себя из-за своей же трусости и нерешительности, не могла противостоять кому-то, а тут, совсем рядом — такие ужасы. Маленький ребенок помнил страшные события и спокойно говорил о них! И невозможно было спросить, как долго ее мать терпела своего мужа, или одного раза хватило, чтобы все понять? Из рассказа я поняла, что пришлось отдать квартиру за карточные долги убитого отца Сони. Где они жили потом, как помог им Витя? Вопросы, которые нельзя было задавать.

Прочистив горло, я постаралась не показать Соне своего настроения.

— Витя очень хороший. Он не выпивает плохие напитки. Много работает на большом заводе. Спокойный, добрый и верный. Тебе достался очень хороший большой друг. Витя никому не позволит обидеть тебя и твою маму.

— А Ниночку?

— Конечно, и Ниночку защитит, если кто-то захочет сделать ей что-то плохое.

— Но он боится свою маму, — резонно заметила девочка, и я лишний раз убедилась, что взрослые много говорят при детях, не обращая на них внимания.

— Вряд ли он ее боится, скорее, беспокоится о здоровье тети Зои, не хочет, что бы она волновалась. Знаешь, Соня, у меня мама тоже строгая. Это я тебе по секрету говорю. Ты никому не рассказывай, что я ее тоже побаиваюсь.

Серьезные голубые глаза вдруг стали хитренькими, и она прошептала мне:

— Никому не скажу. Это будет наш секрет. А я не боюсь, потому что мама меня любит.

— Это очень хорошо! Вот и готов твой котенок, он уже смотрит на тебя с картинки.

— Можно я возьму его себе?

— Конечно, можно. Мы с тобой сейчас его в рамочку вставим, и будет портрет котика.

Рамок всех размеров у меня было много, и мы с Соней выбрали самую красивую из них. Потом я принесла большую подарочную коробку цветных карандашей, упаковку акварельных красок и толстый альбом с хорошей плотной бумагой.

— Сонечка, возьми, будешь сама рисовать, что тебе захочется. Может, придешь еще ко мне в гости, и мы вместе чего-нибудь натворим.

— А можно?

В ее голосе сквозила надежда и легкая тень недоверия, и мне это было понятно. Ведь много взрослых людей доставили ее маленькой семье горе и боль.

— Я буду очень рада видеть тебя. Правда, думаю, что твоя бабушка Зоя не отпустит ни на шаг своих внучек.

— А вдруг я ей не понравлюсь? — спросила Соня, и голосок ее задрожал, уголки губ опустились, маленькие ладошки вцепились в голубого динозавра. — И она выкинет меня за дверь, как папка котенка?

— Такого никогда не будет, Сонечка. Тебя больше никто не обидит. А Витя и бабушка Зоя за этим присмотрят.

— Правда?

— Точно тебе говорю!

Торопливый стук в дверь заставил нас вздрогнуть. Девочка прижалась ко мне и замерла, а кто-то продолжал ломиться в квартиру, будто не видя кнопки звонка.

— Мне страшно, — прошептала Соня. — Вдруг это снова плохие дядьки?

— Нет, это не они, — как можно спокойнее сказала я. — Пойдем в коридор, вместе заглянем в «глазок».