Лучше подавать холодным

Трясучка выдернул нож из расколотой столешницы. Тот самый нож, который Монца дала ему при первой встрече. Тогда у него еще были оба глаза и гораздо меньше крови на руках. Тогда он еще хотел покончить с убийствами и стать хорошим человеком. Теперь уж он и не помнил, что тогда думал и чувствовал.

* * *

Монца хмуро сидела за столом и пила.

В последнее время она питала мало интереса к еде, еще меньше к официальным торжествам и совсем никакого к болтливым задницам, поэтому рогонтов пир обреченных казался ей ночным кошмаром. Кто был создан для церемоний, пиров и лести, так это Бенна. Ему бы здесь понравилось. Болтовня, шуточки, похлопывания по спине… Улучив паузу между льстивыми уверениями в дружбе от презирающих его людей, он погладил бы ее, успокаивая, по руке и шепотом, на ухо, попросил бы терпеть и улыбаться. Хотя сейчас ее хватило бы лишь на звериный оскал.

Ужасно болела голова в том месте, где под кожей прятались монеты, и гости, манерно постукивавшие ножами по тарелкам, могли бы с тем же успехом загонять гвозди ей в лицо. Внутренности словно свело навеки – с тех самых пор, как она увидела утонувшего Верного на мельничном колесе. Только бы удержаться и не сблевать Рогонту на расшитый золотом мундир…

Он наклонился к ней, спросил с учтивой заботливостью:

– Почему вы так мрачны, генерал Меркатто?

– Почему? – Она подавила подступившую тошноту. – Армия Орсо приближается.

Рогонт повертел свой бокал за ножку.

– Да. При умелом содействии вашего бывшего наставника Никомо Коски. Разведчики Тысячи Мечей добрались уже до Мензийского холма, с которого открывается вид на броды.

– И больше никаких проволочек.

– Похоже на то. Мои честолюбивые планы вскоре обратятся в пыль. Что часто случается с подобными планами.

– Вы уверены, что ночь перед разгромом подходящее время для праздника?

– Через день может быть слишком поздно.

– Хм. – И то правда. – Но вдруг случится чудо?

– Я никогда не верил в божественное вмешательство.

– Вот как? Зачем же здесь эти люди? – Монца кивнула на кучку гурков в белых одеяниях и жреческих шапочках, сидевших за столом у самого помоста.

Герцог устремил на них взгляд.

– О, помощь их выходит далеко за пределы духовной. Это эмиссары пророка Кхалюля. На стороне герцога Орсо Союз, поддержка тамошних банков. Мне тоже нужны друзья. А перед пророком преклоняет колени даже император Гуркхула.

– Да, всем приходится перед кем-то преклонять колени… Что ж, император и пророк смогут утешить друг друга, когда жрецы принесут им весть о вашей голове на пике.

– Это они переживут. Стирия для них – лишь интермедия. Думаю, они уже готовят новое поле битвы.

– Говорят, война никогда не кончается. – Монца осушила бокал и со стуком поставила его на стол.

Может, в Осприи и делали лучшее в мире вино, но для нее оно имело вкус блевотины. Как и все прочее. Сама жизнь ее была блевотиной и дерьмом. Жидким, поносным дерьмом. Из-за спины тут же выплыл слуга с лошадиным лицом, в напудренном парике, и пустил в пустой бокал длинную струю вина, держа бутылку как можно дальше от стола, словно от этого оно могло стать вкуснее. Затем с непринужденным изяществом отступил. Что-что, а отступать в Осприи умели. Монца вновь потянулась за бокалом. Последняя выкуренная трубка уняла только дрожь в руках и ничем больше не помогла.

Поэтому она жаждала опьянения – тупого, бессмысленного, непристойного, дарующего забвение бед.

Медленно обвела взглядом лица богатейших и совершенно никчемных горожан Осприи. Присмотревшись, можно было заметить, что их веселье замешано на истерике. Слишком много пьют. Слишком быстро говорят. Слишком громко смеются. Приближение погибели отнюдь не прибавило им сдержанности. И в предстоящем разгроме Рогонта Монцу могло утешить лишь одно – вместе с герцогом потеряют все многие из этих глупцов.

– Вы уверены, что мне следует сидеть здесь? – ворчливо спросила она.

– Кто-то же должен. – Рогонт без особого воодушевления покосился на Котарду, юную графиню Аффойи. – Благородная Лига Восьми, похоже, превратилась в Лигу Двух. – Наклонился к уху Монцы. – И я, честно говоря, думаю о том, не слишком ли поздно мне из нее выходить. Как ни печально, но у меня маловато почетных гостей.

– Так я, стало быть, опора для вашего пошатнувшегося престижа?

– Именно. Но опора совершенно очаровательная. И, кстати, это всего лишь непристойные слухи, будто у меня что-то падает… уверяю вас.

Сил у Монцы не было даже на злость, не говоря уж о веселье, поэтому она отделалась утомленным хмыканьем.

– Не мешало бы вам что-нибудь съесть. – Рогонт указал вилкой на ее нетронутое блюдо. – Вы, кажется, похудели.

– Меня тошнит. – А еще у нее болела правая рука, так сильно, что ножа не удержать. – Не переставая.

– Вот как? Съели что-нибудь не то? – Рогонт подцепил вилкой кусочек мяса, сунул в рот и прожевал с таким удовольствием, словно до прихода армии Орсо оставалась еще, по меньшей мере, неделя. – Или сделали?

– Возможно, причиной тому всего лишь общество.