Лучше подавать холодным

— Я не знал! Я сказал Виктусу… по-моему… — Он сполз на пол, и зарыдал и её гнев вытек и оставил её опустошённой. Она в ответе, что оставила его во главе. И ей нельзя позволить ему взвалить вину на себя. Он был хорошим, впечатлительным и ранимым, и не выдержал бы этой ноши. Ей ничего не оставалось, кроме как опуститься рядом с ним на колени, и обнять его, и прошептать слова утешения, пока снаружи за окном жужжали мухи.

— Орсо собирается устроить нам триумфальное шествие…

Вскоре распростанился слух. Талинская Змея приказала в тот день начать резню. Науськала баолийцев и неистовствала, требовала ещё. Мясник Каприла, так её прозвали, и она не отрицала ничего. Люди скорее уж поверят в ужасную ложь, чем в прискорбную цепочку случайностей. Скорее уж поверят в то, что мир соткан из зла, чем из невезения, себялюбия и глупости.

К тому же молва сослужила ей службу. Её стали бояться больше чем когда-либо, а страх был полезен.

Её публично осудили в Осприи. В Виссерине сожгли её чучело. В Аффойе и Никанте пообещали целое состояние любому, кто убъёт её. На всех берегах Лазурного моря звонили колокола, предавая её бесчестью. Но в Этрисани праздновали. В Талинсе выстраивались вдоль улиц и восхваляли её имя, осыпали её лепестками. В Цезале в её честь воздвигли статую. Вычурную хрень, покрытую листовой позолотой, которая вскоре облезла. Они с Бенной, никогда так не выглядевшие, сидели на боевых конях, отважно и сурово взирая навстречу светлому будущему.

Вот тебе и разница между героем и злодеем, солдатом и карателем, победой и преступленьем. Всего лишь на каком берегу реки стоит твой дом.

Возвращение соотечественницы

Монзе было далеко не сладко.

Ноги ныли, задницу натерло после езды, плечи снова затекли так, что она постоянно поворачивала голову на бок, словно полоумная сова, в напрасных попытках их расслабить. Если хотя бы один источник потливых мучений на мгновение ослабевал, другой раскочегаривался чтобы заполнить пробел. Её смешная тыкалка, а не мизинец, казалась привязана к жгуту холодной боли, беспрестанно сдавливающему аж сам локоть, если она пыталась пошевелить рукой. Она щурилась от сверкания безжалостного солнца в голубом небе, изводилась от головной боли, сочащейся из монет, скрепляющих её череп. Пот щекотал кожу под волосами, стекал вдоль шеи, собирался в шрамах, оставленных проволокой Гоббы и они дьвольски чесались. Облезающая кожа стала раздражённой, влажной, липкой. Она прела в доспехах, как потроха в помойном ведре.

Рогонт умело облачил её в виде некоего образа Богини Войны для простолюдинов — в сочетание сияющей стали и шелкового кружева, обеспечивавшего уют полного латного доспеха и защиту ночной рубашки. Всё хозяйство должно было быть изготовлено по мерке собственным оружейником Рогонта, но в груди её гравированного золотом нагрудника оказалось гораздо больше места, чем она нуждалась. Это, по словам Герцога Глистоползучего, то, что хотел видеть народ.

И изрядное его число вышло на улицу с именно этой целью.

Толпы перегородили узкие улочки Талинса. Они втискивались в окна и на крыши, чтобы увидеть её краем глаза. Они сбивались по скверам и площадям в ошеломляющие полчища, бросая цветы, размахивая флагами, истово вопя. Они кричали, ревели, хрипели, визжали, хлопали, топали, улюлюкали, соревнуясь друг с другом кто первый взорвёт ей череп своим гамом. По углам улиц группы музыкантов при её приближении нарезали боевые песни, выдували медный рёв, и лязг позади неё сливался с фальшивящим подношением от следующего ансамбля самоучек, образуя бестолковый, убойный, патриотичный грохот.

Похоже на триумф после победы в Светлом Бору, только она стала старше и ей ещё больше ничего не хотелось, брат вместо того, чтобы греться в лучах славы, гнил в грязи, и старый враг Рогонт стоял за ней вместо старого друга Орсо. Наверное к такому итогу в конце концов-то и приходит история. Поменять одну ушлую сволочь на другую — вот и всё на что ты можешь надеяться. Они пересекли Плачущий Мост, Монетный Мост, Мост Чаек — нависшие изваяния морских птиц злобно глазели на ползущее мимо шествие, бурые воды Этриса лениво взбалтывались под ними. Каждый раз, когда бы она не обогнула угол, на неё обрушивался очередной вал хлопков и приветствий. Очередной вал тошноты. Сердце бухало молотом. Каждую минуту она ждала, что сейчас её убьют. Мечи и стрелы кажутся более уместными, чем цветы и добрые пожелания, и, естественно, гораздо более заслуженными. Агенты герцога Орсо, либо его союзников из Союза, либо сотен других, испытывающих к ней глубокую личную неприязнь. Блин, да если бы она стояла в толпе и увидела какую-то бабу на коне в таком виде, она б убила её просто из принципа. Но Рогонт должно быть постарался, распуская слухи. Талинский люд любил её. Или любил её образ у себя в голове. Ну или их заставили себя так вести.