Лучше подавать холодным

Герцог презрительно фыркнул. — Если б я её убивал, я бы ни за что не метил в сердце. Без малейших сомнений её наименее уязвимый орган.

— Говорят вы её сожгли, утопили, порубили на четвертины и выбросили их с вашего балкона, но её сшили обратно и оживили снова. Говорят она убила две сотни воинов у бродов Сульвы. Она в одиночку пронеслась сквозь ваш строй и разметала его как на ветру солому.

— Рогонтовы театральные штампы, — прошипел герцог сквозь стиснутые зубы. — Этого выродка родили скорее автором дешёвых фантазий, чем повелителем над людьми. В следующий раз мы услышим, что Муркатто отрастила крылья и породила второе пришествие Эуса!

— Я бы вовсе не удивился. Листовки, развешанные на каждой улице объявляют её орудием Судеб, посланным освободить Стирию от вашей тирании.

— Тирании, о как? — Пролаял герцог со злобным смехом. — Как же моментом меняется ветер в современную эпоху!

— Говорят, её нельзя убить.

— В самом… деле…говорят? — Налитые красным глаза Орсо повернулись к Морвееру. — Что скажешь, отравитель?

— Ваша светлость, — и он нырнул в ещё один нижайший поклон. — Я построил успешную карьеру руководствуясь принципом, что нет ничего живого, чего нельзя лишить жизни. Поразительная лёгкость убийства, а вовсе не невозможность — вот что всегда повергало меня в изумление.

— И у тебя есть желание это подтвердить?

— Ваша светлость, я скромно умоляю лишь о возможности. — Морвеер отвесил ещё один поклон. По его убеждённому мнению для людей породы Орсо не бывает чересчур много поклонов, хотя и прочувствовал, что личности с огромным собственным я крепко истощают терпение окружающих.

— Тогда вот она. Убей Монцкарро Муркатто. Убей Никомо Коску. Убей графиню Котарду Аффойскую. Убей герцога Лироцио Пурантийского. Убей Патина, первого гражданина Никанте. Убей канцлера Сипани Соториуса. Убей великого герцога Рогонта до его коронации. Пусть Стирия не станет моей, но моей будет месть. Можешь на это рассчитывать.

Морвеер счастливо улыбался в начале списка. Но больше не улыбался к его концу, если только кто-то не принял бы за улыбку застывшую гримасу, что он удерживал на дрожащем лице одним лишь нечеловеческим напряжением. Дерзкая партия оказалась ошеломляюще, черезмерно сверхуспешной. Ему против воли вспомнилась попытка ужаснуть четверых своих мучителей в сиротском приюте, добавив в воду соли Ланкама, что естественно закончилось безвременной кончиной всего воспитательского состава и заодно большинства детей.

— Ваша светлость, — проквакал он, — это значительное количество убийств.

— И несколько блестящих имён в твой списочек, да? Награда будет адекватно значительна, можешь положиться. Неужто нет, мастер Сульфур?

— Будет. — Глаза Сульфура переместились с собственных ногтей на лицо Морвеера.

Теперь Морвеер заметил разноцветные глаза, один голубой, другой зёлёный. — Видите ли, я представляю банковский дом Валинт и Балк.

— Ах. — Внезапно, и с глубочайшим волнением, Морвеер опознал этого человека. Он видел его разговаривающим с Мофисом в операционном зале банка в Вестпорте, за пару деньков до того, как он заполонил его трупами. — Ах. Поймите, я и вправду не имел ни малейшего представления… — Как же ему хотелось сейчас, чтобы он не убивал Дэй. Тогда бы он смог громогласно обвинить её в преступлении и заиметь нечто вещественное, чем можно оживить обстановку герцогской темницы. К счастью, кажется мастер Сульфур не искал козлов отпущения. Пока что.

— О, вы же, по вашим словам, были лишь клинком и больше ничем. Если вы сможете резать так же остро в нашу пользу, то беспокоиться не о чем. И вдобавок, Мофис был ужасным занудой. Устроит ли, скажем, в случае успеха, сумма в один миллион серебренников?

— Один… миллион? — невнятно прошептал Морвеер.

— Нет ничего живого, чего нельзя лишить жизни. — Орсо наклонился вперёд, глаза не сходили с лица Морвеера. — Займись этим делом!

* * *

Ночь опускалась когда они прибыли на место, в мрачных окнах горели светильники, звёзды рассыпались по мягкому ночному небу будто бриллианты на ткани ювелира. Аффойя никогда не нравилась Шенкту. Молодым юношей он здесь учился, ещё до того, как склонился перед своим хозяином и прежде чем поклялся больше не преклоняться никогда. Здесь он без памяти влюбился. В женщину слишком богатую, слишком в возрасте, и черезмерно красивую для него, и сделавшую из него хнычущего дурачка. Вдоль улиц тянулись не только старые колонны и высохшие пальмы, но и горькие остатки детского позора, ревности, плача от несправедливости. Странно, что как бы не огрубела кожа в дальнейшей жизни, раны молодости не затягиваются никогда.

Аффойя не нравилась Шенкту, но преследование привело его сюда. Потребуется нечто большее дурных воспоминаний, чтобы заставить его бросить недоделанную работу.