Лучше поздно

- Да вроде все нормально, - бормочу я, - мне совсем не хочется, чтобы эти недолгие минуты отдыха он потратил на мою спину. Но как назло именно в эту минуту поясницу будто прошивает тупой иглой. Меня невольно перекашивает - и Снейп, конечно, это замечает.

- Дайте посмотрю, что у вас там.

- Может, не надо? - смущенно говорю я, но Снейп, не слушая, усаживается рядом и задирает на мне свитер и рубашку, слегка надавливая на плечи и заставляя наклониться. Вздохнув, я подчиняюсь - а что мне еще остается? - успокаивая себя тем, что много времени это не займет. Да и потом, принимал же он от меня помощь, так что я рискнул бы обидеть его, если бы отказался. А когда холодные пальцы осторожно прощупывают позвоночник, я уже не против, чтобы процедура затянулась - боль действительно отступает... только вот щекотно. Я невольно дергаюсь - и Снейп мгновенно убирает руки.

- Так больно?

- Нет, просто щекотно…. ой!

- Придется потерпеть, - насмешливо фыркает он, как нарочно, задев какую-то особенно чувствительную точку - но тут же снова отстраняется.

- Нет, так неудобно, - слышу я его досадливое бормотание, - совершенно ничего не видно. Придется вам лечь. Да не тряситесь вы так, ничего я с вашей драгоценной спиной не сделаю. Даже помочь не обещаю - все равно под рукой ни мазей, ни настоек… но хоть оценю размер ущерба.

- Я и не трясусь, вот еще, - бубню я, покорно опустившись на кровать, и он довольно бесцеремонно отодвигает меня на середину тахты. - Ой! - это он снова пробежался вдоль позвоночника, - а это… обязательно? - а это он слегка ослабил ремень на джинсах и чуть приспустил их книзу.

- А вы что, всерьез считаете, что поясница у человека заканчивается там, где начинается брючный ремень? - ехидно интересуется он, и я молча вжимаю горящее лицо в покрывало. Только бы он не воспринял мой вопрос как намек, я ведь и правда не имел в виду… ничего такого. Но в следующий миг я забываю и о смущении, и о его усталости, и даже о времени, которого у нас так мало: он довольно быстро оценил… размер ущерба - и решил, что мне необходим массаж.

Всего неделю назад, когда он впервые ко мне прикоснулся, я вздрогнул от омерзения… а сейчас одно сознание того, чьи руки касаются моей кожи, способно свести с ума, уже не говоря о том, как чертовски классно он это делает. Ммм… как здорово… Уверенные жесткие пальцы разминают, растирают, поглаживают спину плавными размеренными движениями, и по телу растекается блаженное тепло. Мне уже совсем не больно и даже не щекотно, мне… так хорошо… только бы он продолжал, не останавливался… А он и не собирается останавливаться - только ритм движений постепенно меняется.

Мерлин… кажется, это уже не массаж. То, как он, слегка надавливая, медленно провел по расслабленным мышцам ладонью с сомкнутыми пальцами… будь я проклят, если это ошеломляющее своей откровенностью движение - не ласка. Так плавно… так… Волоски на коже немедленно встают дыбом, и он это, конечно, чувствует, но медлит всего мгновение - и узкая, чуть подрагивающая ладонь вновь скользит по спине, надавливая чуть сильнее и заставляя меня выгнуться и охнуть.

- Так… больно? - голос ровный… слишком ровный, чтобы я поверил в эту невозмутимость.

- Нет, - шепчу я, отчаянно боясь, что он остановится.

- А… так? - теперь он, едва касаясь, пробегает по одному ему ведомым точкам подушечками пальцев - и по позвоночнику словно прокатывается волна жидкого огня и устремляется в промежность, где мгновенно становится горячо и тесно.

Черт. Черт. Черт. Мне бы удержаться, но я вздрагиваю и напрягаюсь так заметно, что он, конечно же, все понимает - и…

О Мерлин, нет… Он убирает руки. Без судорожной поспешности, но решительно подтягивает на мне джинсы, заправляет в них рубашку, одергивает свитер - и встает.

Мать твою… Он что - решил, что я… испугался?!

Меня подбрасывает так, словно это не я пять минут назад растворялся здесь в блаженном покое. Мать твою… Кажется, так я на него еще никогда не злился. Вскочив одним движением, я подлетаю к нему - он уже успел усесться на стул, который отодвинул от тахты как можно дальше - но едва устремляю на него яростный взгляд, желание орать и возмущаться исчезает.

Я был прав, когда подумал, что не только я запретил себе что-то большее, чем простое общение с ним. Он тоже провел в наших… отношениях некую черту за которую поклялся не переступать. И казнит себя сейчас так же, как это делал я, когда позавчера чуть не поцеловал его… только стократ больнее, потому что он - не удержался.

Только пусть он сам мне об этом скажет.

- Почему? - хрипло спрашиваю я, глядя в растерянное несчастное лицо. - Почему вы… ушли?

- Простите меня, - с трудом произносит он, отводя взгляд. - Я… не должен был так поступать, позволять себе…

- А если я… не против? Если я хочу этого не только… телом? - выговариваю я пересохшим ртом. - Вы не допускаете такой мысли?

Задохнувшись, он пытается что-то сказать - и молчит, только растерянный взгляд перебегает с моего пылающего лица немного ниже, на недвусмысленное свидетельство моего желания, и на бледных скулах вспыхивают яркие пятна румянца.