— Очень ценные сведения. Теперь перейдем к делу: когда эта особа исчезнет с лица земли, ее семья ужасно всполошится.
— У Люси нет семьи, она — подкидыш.
— Браво! Отлично! Полицию некому будет погонять, и она не станет слишком усердствовать.
— Что ты собираешься делать?
— Что собираюсь делать? Черт возьми, сам не знаю! Для начала разузнаю, когда и куда эта пташка ходит. А потом что-нибудь придумаю. Не бойся, не такой уж я дурак. Только вот…
— Только, что?
— Обойдется это, по-моему, совсем недешево.
— Ну и что? — сказал миллионер, беззаботно махнув рукой. — Я уже предлагал тебе деньги… Ты отказался.
— Теперь обстоятельства несколько изменились.
— Сколько? Дать тебе двадцать тысяч франков?
— Идет! Может быть, этого окажется даже много… а может быть, и мало.
— Еще раз говорю: я пойду на любые расходы, лишь бы Люсьен достался Мэри и она была счастлива…
— Давай пока двадцать тысяч. Если вдруг мало окажется, я знаю, где тебя искать.
Поль Арман полез в бумажник. Вытащил оттуда несколько пачек денег и протянул их Соливо.
— Спасибо! — сказал дижонец, засовывая их в карман. — Это на военные расходы. Отлично… Ну а мне самому сколько-нибудь причитается?
— Сколько захочешь. Назови любую цифру.
Овид уставился на «братца»; вид у него был совсем растроганный.
— На данный момент ничего не нужно, — сказал он. — Ты очень славный парень, и я тебе доверяю. Когда все будет сделано, тогда и вернемся к этому вопросу.
— Как угодно! Когда ты приступишь к делу?
— Завтра же.
— Ты знаешь, что Люсьен Лабру уезжает не больше чем на три недели?
— Все кончится гораздо раньше.
Поговорив еще с четверть часа, они расстались. Поль вернулся в свой особняк. На сердце у него было легко, на душе — спокойно. И думал он лишь об одном: его дочь будет счастлива. А разве что-то еще могло иметь значение?
Прогулявшись по Ботаническому саду, Люсьен и Люси вернулись на набережную Бурбонов. Похоже, они совсем забыли о той сцене, что разыгралась недавно в квартире Люси. Весело щебеча, девушка принялась готовить ужин. Пробило половину седьмого, и Люси, рассмеявшись, тут же объявила:
— Господин жених, кушать подано. Прошу к столу!
— Похоже, мамаша Лизон так и не придет… — заметил Люсьен.
— Да… и меня это несколько удивляет. Боюсь, ее хозяйке хуже стало…
Едва Люси это сказала, как в дверь кто-то тихонько стукнул.
— Войдите! — крикнула Люси.
Дверь отворилась, и в комнату вошла мамаша Лизон. Люси бросилась к ней, обняла и поцеловала.
— Ведь вы поужинаете с нами, правда? — спросила она.
— Нет, миленькая моя, и хотелось бы, да не могу. Хозяйке моей все хуже становится. Поэтому мне нужно вернуться в лавку. Я зашла взять кофту — по ночам холодно, но никак не могла пройти мимо вашей двери и не повидать вас обоих: я же знаю, что господин Люсьен должен быть здесь.
— И он бросает меня одну на целых три недели, — грустно сказала Люси.
— Бросает одну? — обеспокоенно переспросила Жанна. — Это правда?
— Да, мамаша Лизон, в провинции нужно проследить за выполнением важных работ, и хозяин посылает туда меня.
— И вас не будет здесь три недели?
— Около того.
— А это целая вечность! — сказала девушка. — И даже вас, мамаша Лизон, не будет рядом.
— Это очень огорчает меня, миленькая… Очень-очень огорчает, вы знаете, но я никак не могу бросить несчастную женщину, она ведь хочет, чтобы только я за ней и ухаживала, а она всегда была ко мне так добра. И все равно будьте уверены: как только сумею выкроить хоть минутку, непременно забегу, чтобы вас обнять и поцеловать.
— Это вы хорошо придумали, мамаша Лизон… — сказал Люсьен.
— Ну ладно, я побежала; наверняка госпожа Лебре уже беспокоится. Счастливо съездить, господин Люсьен. И будьте спокойны: тут вас никто не забудет. Я сделаю все возможное, чтобы сберечь ваше сокровище.
Она расцеловала Люси и убежала. Около десяти вечера ушел и Люсьен, еще раз пообещав ежедневно писать. На следующий день он встретился на вокзале с механиком и рабочими, направлявшимися тоже в Бельгард, и вскоре поезд мчал их в даль от Парижа.
Овид без малейшего угрызения совести, без тени сомнения согласился сыграть ту чудовищную роль, что предложил ему Жак Гаро. Ведь в результате тот опять целиком и полностью оказывался в его власти; сложившуюся ситуацию Овид надеялся использовать с максимальной выгодой для себя. Кроме того, он любил острые ощущения — какой бы природы они ни были.
Предварительные переговоры по поводу планируемого преступления весьма забавляли и увлекали его, а когда человек чем-то увлечен, он без особого труда находит средства для осуществления своих планов. В данном случае их несложно было отыскать, изучив привычки той особы, которую Жак Гаро решил уничтожить. Овид подумал, что, для того чтобы сбить с толку следствие, которое неизбежно будет возбуждено после устранения Люси, ему теперь следует частенько переодеваться, чтобы всякий раз его принимали за новое лицо.