— Я тоже вас не брошу, миленькая моя, — заверила та. — Только завтра мне нужно съездить в Париж на похороны бедной хозяйки…
— Значит, госпожа Лебре умерла! — с трудом произнесла Люси.
— Этой ночью… но все же успела повидаться с матерью…
— Лизон, — вновь заговорила больная девушка, — возвращайтесь в Париж к господину Лебре… только, прошу вас, заглядывайте сюда каждый день хоть на минутку и привозите мне письма — наверное, они уже лежат у консьержки.
— Обязательно, миленькая вы моя… — ответила Жанна.
И пояснила, обращаясь к жене комиссара:
— Речь идет о письмах от ее жениха, сударыня. Он сейчас в отъезде.
В комнату вошел вернувшийся из Парижа комиссар. Он подтвердил слова жены, что Люси останется в их доме и с бесконечной любезностью заверил, что отныне и сам готов исполнять любые распоряжения девушки. Было около девяти вечера, когда мамаша Лизон собралась уезжать.
— А еще сообщите моей хозяйке о том, что случилось, — попросила Люси.
— Да, — произнес комиссар, — только попытку убийства держите в тайне. Мы не хотим, чтобы кто-либо знал об этом: поползут слухи, поднимется газетная шумиха… Пусть говорит, что с барышней произошел несчастный случай.
Пообещав выполнить указание комиссара в точности, Жанна уехала. Вдова Пьера Фортье думала все это время лишь о спасении Люси; до сих пор у нее и мысли не мелькнуло о том, что из-за произошедшего с девушкой несчастья ей в качестве свидетеля придется предстать перед полицией и органами правосудия. Лишь на обратном пути в Париж, сидя в поезде, она вдруг вспомнила об этом и погрузилась в мрачные раздумья.
Жанна вспомнила былые несчастья, ясно представила себе грядущие, и ее охватил ужас. Но ведь комиссар полиции Буа-Коломб явно не питал на ее счет ни малейших подозрений. И потом: кому может прийти в голову, что всем известная разносчица хлеба мамаша Лизон и Жанна Фортье — одно и то же лицо… Постепенно все страхи рассеялись, и, подъезжая к Парижу, она думала уже только о Люси.
До смерти усталая, она, вернувшись в город, прямиком отправилась домой. Консьержка вскрикнула от радости, увидев ее:
— Ах! Мамаша Лизон, — сказала она, — может быть, вы что-то знаете о вашей соседке, госпоже Люси? Она вчера вечером повезла платье в Гаренн-Коломб, и с тех пор никто ее не видел. Может, вам что известно?
— Да… Люси заболела. Возвращаясь на станцию Буа-Коломб, она оступилась, упала и поранила себе бок.
— Ох! Какое несчастье! И сильно поранилась?
— К счастью, нет. Наверняка быстро поправится. И вернется через несколько дней уже здоровая.
— Ах! Вот и хорошо! Вы меня очень успокоили!
— Нужно только предупредить об этом госпожу Опостин, ее хозяйку. Завтра схожу к ней. Кстати, Люси просила узнать, нет ли писем.
— Есть одно.
— Хорошо, завтра я заберу его, чтобы отвезти ей…
На следующий день Жанна, как обычно, разнесла с утра хлеб клиентам, а потом вернулась домой, чтобы переодеться для похорон госпожи Лебре. У консьержки уже лежало два письма для Люси.
Жанна забрала их, затем отправилась к госпоже Опостин и, следуя указаниям комиссара, изложила ей ту же историю, что и консьержке, положив тем самым конец ее треволнениям.
По окончании похорон Жанна направилась в Буа-Коломб, где девушка с нетерпением ждала ее. Лихорадило Люси уже гораздо меньше; причиняемая раной боль понемногу утихала, состояние было вполне удовлетворительным и внушало надежду на скорое выздоровление.
Люси погрузилась в письма. Оба они были от Люсьена Лабру. Во втором письме молодой человек упрекал невесту за то, что так и не получил ответа на первое; это обидело и в равной степени обеспокоило его. Как лучшей подруге, девушка рассказала мамаше Лизон, о чем ей пишет жених.
— Давайте я сейчас же напишу ему, — предложила Жанна, — уже завтра утром он получит от вас весточку.
— Но если письмо будет написано вашей рукой, — возразила девушка, — он еще больше забеспокоится… И что бы вы ему ни написали, вообразит, что я в очень тяжелом состоянии. Поэтому я сейчас сама ему напишу. А доктору мы ничего не скажем.
И Люси чуть дрожащей рукой начертала следующие строки:
«
Дальше девушка рассказала о всех последних событиях и закончила следующими словами: