Лучше умереть!

— Я пришла, милочка, выбрать ткани и фасон, — сказала она, — меня интересуют наряды для приемов, бальные платья и подвенечное.

— Подвенечное платье… — машинально повторила госпожа Огюстин. — Вы хотите сказать, что мне выпадет честь шить подвенечное платье вам?

— Очень даже может быть. В принципе этот вопрос уже решен, осталось лишь назначить дату; однако мне вовсе не хотелось бы заниматься всякими мелочами накануне свадьбы, и, если вы не против, давайте позаботимся об этом заранее…

— К вашим услугам. Только та мастерица, что обычно на вас работает, не сможет нам помочь. Бедняжка очень больна.

Мэри, сдвинув брови, сухо заметила:

— Ну что ж, у вас есть и другие работницы. Пожалуйста, покажите мне ткани.

Госпожа Огюстин озадаченно посмотрела на Мэри и поинтересовалась:

— Неужели Люси имела несчастье что-то сделать не так или обидеть вас, сударыня? Прежде вы относились к ней с такой симпатией!

— Вы очень меня обяжете, если не будете больше говорить об этой девушке, — отрезала Мэри.

— Не буду и все-таки очень вас прошу: скажите, в чем же провинилась Люси?

— Я ни в чем не обвиняю госпожу Люси, и вполне довольна ее работой. Просто не желаю впредь иметь с ней дела и тем более не хочу, чтобы она появлялась у меня в доме.

— Но почему?

— Потому что я так хочу, и этого, по-моему, вполне достаточно! — высокомерно заявила Мэри.

Госпожа Огюстин питала к Люси особую — почти материнскую — привязанность. Агрессивность Мэри очень огорчила ее. И она почтительно, но достаточно твердо сказала:

— К сожалению, сударыня, подобный ответ меня никоим образом не удовлетворяет. Вы вынуждаете меня усомниться в девочке, которой я полностью доверяла, вдобавок она была опасно ранена из-за того, что выполняла порученную мной работу! Вы явно недовольны ею. И я имею полное право знать причину вашего недовольства, более того — я просто обязана ее знать. И если Люси недостойна дружеского отношения, отныне я буду обращаться с ней совсем иначе.

— Мне нечего вам сказать.

В этот момент шторка на дверях гостиной раздвинулась, и на пороге появилась Люси — страшно бледная, она едва держалась на ногах.

— Когда беретесь делать подлость, сударыня, — сдавленным от волнения голосом произнесла она, — имейте хотя бы храбрость довести ее до конца.

Мэри затряслась от гнева.

— Люси… Люси… — воскликнула госпожа Опостин.

— О! Простите меня, сударыня, — сказала мастерица, — я ведь была тут, за шторкой… Ждала, пока вы освободитесь, чтобы не мешать. Я случайно услышала то, что говорила барышня, и не могла совладать с собой от возмущения. Она оскорбляла меня… говорила в таких выражениях, что вы Бог знает что могли обо мне подумать… а я так дорожу вашим доверием и добрым отношением… Была затронута моя честь! Так разве я могла смолчать?… Теперь я тут! Попросите же госпожу Арман в моем присутствии объяснить, почему она не хочет, чтобы впредь я когда-либо появилась в ее доме. Посмотрим, посмеет ли она при мне подобным же образом оскорблять меня и дальше!

— Сударыня, — сказала Мэри, обращаясь к портнихе, — вы позволяете оскорблять меня в вашем доме!…

— Я требую, чтобы вы объяснились! — перебила ее Люси. — Разве это оскорбление? Полноте, сударыня; или вы уже запамятовали, как всего лишь неделю назад соизволили приехать на набережную Бурбонов и самолично не поленились подняться на седьмой этаж, дабы попросить кое о чем бедную мастерицу?

— Довольно! — крикнула Мэри.

— Нет, вы меня выслушайте. Я не хочу, чтобы меня чернили за глаза, слышите — не хочу!

— Я не желаю больше этого слушать, — произнесла Мэри и кинулась к дверям.

Невеста Люсьена Лабру преградила ей путь.

— Люси… Люси… — в испуге повторяла госпожа Огюстин.

— Я не хочу, чтобы меня чернили, сударыня! — заявила девушка. — И вправе оправдать себя. А потом уж сами решайте. Госпожа Арман, похоже, уже не помнит, как неделю назад стояла передо мной на коленях, умоляя меня принести себя в жертву, и предлагала деньги — огромную сумму, три тысячи франков, лишь бы я уехала из Парижа. И знаете, почему? Потому что я — ее соперница! Она влюбилась в человека, который любит меня и которого я тоже люблю! И это — единственная причина ее ненависти ко мне! Спросите у нее самой, так ли это! Ну же, сударыня, разоблачите меня, если я лгу! Вы любите Люсьена Лабру. Завоевать его вы не смогли, и поэтому решили купить… а меня вы ненавидите потому, что прекрасно знаете: если вам и удалось купить себе его фамилию, сердце его вы не купите ни за какие деньги, ибо оно всегда будет моим!

— Смотрите, я ведь тоже кое-что могу рассказать! — произнесла Мэри; губы у нее совсем побелели, а глаза зловеще сверкали.

— Я не боюсь этого, я презираю вас, и с гордо поднятой головой готова выслушать из ваших уст очередную подлость.

— Вы еще не знаете, что мне известно, как вас зовут… — сказал Мэри.