Лучше умереть!

— Твой отец был убит! — удивился Жорж. — Ты никогда не рассказывал мне об этой ужасной драме…

— Потому что сам о ней ничего не знал, дорогой мой Жорж. Пока я не вырос, от меня все скрывали, дабы уберечь от эмоционального потрясения. Лишь умирая, тетушка открыла мне страшную правду.

Люсьен спросил Этьена, не был ли он знаком с его отцом.

— Я никогда не видел его, но, как и все тогда, много слышал об альфорвилльской трагедии, и окруженное всеобщим уважением имя Жюля Лабру врезалось мне в память.

А про себя художник подумал: «Что за странный каприз судьбы — сделать сына убийцы лучшим другом сына жертвы!»

— Преступник был наказан? — спросил Жорж.

— Женщина, которую обвинили тогда в убийстве и поджоге, была приговорена к пожизненному заключению, — ответил Люсьен.

— Женщина? — воскликнул Жорж.

— Да… После того как все это случилось в Альфорвилле, она сбежала. И была арестована в какой-то деревушке под Парижем.

Жорж вопросительно глянул на Этьена Кастеля.

— Ты не ошибся, друг мой, — ответил на этот взгляд художник. — Это та самая женщина, о которой я тебе недавно рассказывал, именно она изображена на первом плане картины, которую я намерен тебе подарить.

— Значит, — живо заинтересовался Люсьен, — вы эту женщину видели?

— Видел и говорил с ней.

— Где же?

— В доме священника деревни Шеври, у почтенного аббата Ложье, дядюшки Жоржа.

— И что же это была за женщина?

— Красивое и сильное создание; ее лицо у всех вызывало симпатию… — ответил Этьен. — Похоже, она жестоко страдала.

— И отрицала свою вину, не так ли?

— Причем очень рьяно. Утверждала, что ни в чем не повинна, а стала жертвой невероятного стечения обстоятельств.

— Может быть, она и не лгала.

Жорж и Этьен уставились на Люсьена с интересом.

— Суд признал ее виновной… — сказал Этьен.

— Э, сударь! Разве это что-то доказывает! На каждой странице летописи человеческого правосудия вы найдете массу судебных ошибок.

— Но против нее свидетельствовало буквально все… Улик было множество.

— Улик, вы говорите, было множество? Вы, сударь, присутствовали на заседании суда?

— Да, и был очень внимателен.

— И какое у вас в результате сложилось мнение?

— Что обвиняемая вполне могла быть виновной.

— Вот именно: « могла быть!» — сказал Люсьен, сделав на последних словах ударение. — Стало быть, вы не могли бы со всей уверенностью признать ее виновной, и, будь вы в числе присяжных, вы, наверное, отдали бы свой голос в ее пользу.

— Возможно… — призадумавшись на мгновение, сказал Этьен. — Скорее всего даже, я так бы и сделал.

Люсьен продолжал:

— Я, сударь, внимательно прочел материалы процесса… Тетушка сохранила газеты тех времен, где они были опубликованы полностью. И убежден, что обвиняемая была невиновна. К тому же и тетушка, умирая, заверила меня в том, что никогда не считала Жанну Фортье виновной, хотя все улики свидетельствовали против нее.

— А! — тихо сказал Жорж. — Значит, эту несчастную звали Жанна Фортье?

— Да, — ответил Люсьен.

Затем, обращаясь к Этьену Кастелю, спросил:

— Помните ли вы, сударь, на что она ссылалась, пытаясь защититься?

— Прекрасно помню… якобы некий мерзавец, старший мастер альфорвилльского завода, домогался ее любви и покушался на состояние вашего отца, намереваясь сбежать за пределы Франции с украденными деньгами, прихватив с собой Жанну в качестве любовницы. Этот человек — его звали Жак Гаро — написал ей, как она утверждала, письмо, являвшееся бесспорным доказательством заранее задуманного и совершенного им преступления. Но письма этого она предъявить не могла.

— Это так… — согласился Люсьен, — и тем не менее будьте уверены: письмо существовало. Вор, поджигатель и убийца — не кто иной, как старший мастер Гаро.

— Вы забываете о том, что человек этот погиб из-за своей преданности делу!

— А это ничем не доказано… Лично я не верю в то, что он действительно погиб, да и тетушка в это не верила. И я обещал себе сделать все от меня зависящее, чтобы сорвать маску с лица подлинного убийцы своего отца и добиться оправдания несчастной, невинно пострадавшей женщины.

— Разоблачить убийцу… — произнес художник. — И что вам это даст? С тех пор прошло уже больше двадцати лет. Срок давности истек. И закон тут бессилен.

— А мне что до этого? Если правосудие ничем не может мне помочь, обойдусь без него. Сам свершу правосудие.

— А не знаете ли вы случайно, — спросил Этьен, — жива ли еще Жанна Фортье?

— Нет, но намерен навести справки.

— Если хочешь, этим займусь я… — предложил Жорж. — Мне гораздо легче сделать это, я ведь вхож во Дворец правосудия, лично знаком с представителями закона самого разного уровня.

— Очень меня обяжешь. Но, по-моему, обо мне и моих делах мы уже вволю поговорили. Давай-ка поговорим о тебе. Ты доволен своей жизнью?

— В высшей степени. Мне даже пожелать нечего. Мой опекун стал моим лучшим другом. Клиенты хорошо знают дорогу в мой кабинет. Я работаю… Преуспеваю… Чего еще желать можно?

— Хорошей жены.

Жорж рассмеялся.