Лучше умереть!

— Наш с вами общий друг, сударь, секретарь Его превосходительства, просит меня оказать вам содействие, — прочитав письмо, сказал префект. — Очень рад, что могу быть вам полезен. Будьте любезны, расскажите, чем я могу помочь.

— Я хотел бы навести справки об одном человеке, родившемся в Дижоне, его зовут Поль Арман.

— Пожалуйста, назовите дату его рождения и полные имена родителей.

— Поль Арман, родился 21 апреля 1832 года в Дижоне, сын Сезара Армана и Дезире-Клер Соливо, механик по профессии.

— Прекрасно.

Префект позвонил. Тотчас явился его секретарь!

— Передайте это прокурору или его заместителю, — сказал префект, вручая служащему листок, на котором только что писал. — И принесите мне досье, о котором идет речь.

Секретарь вышел.

— Вероятно, вам понадобятся более подробные сведения, чем те, что содержатся в досье? — спросил префект. — Более личного свойства?

— Это действительно так, сударь.

— Ну что ж, у меня тут как раз есть один человек — вряд ли кто-то, кроме него, сможет вам в этом помочь. Один из старейших служащих префектуры, семидесятилетний старик, обладающий на редкость хорошей памятью; несмотря на столь преклонный возраст, я до сих пор не отправил его на пенсию: сделай я это, он наверняка в тот же день и умрет. Вряд ли в истории Дижона за последние пятьдесят лет найдется хоть одно событие, о котором он не сохранил бы воспоминаний.

Префект опять позвонил и приказал появившемуся в дверях рассыльному:

— Вызовите ко мне господина Ружье.

Чуть погодя старик служащий, робко постучав в дверь, вошел в кабинет.

— Господин префект удостоил меня чести быть вызванным к нему? — поклонившись, произнес он.

— Да, господин Ружье. Я хотел бы получить у вас сведения о некоем Поле Армане.

Ружье на некоторое время призадумался, роясь в своей феноменальной памяти, затем уверенно сказал:

— Если я не ошибаюсь, Поль Арман родился в Дижоне в 1832 году. Его мать была урожденная Соливо. Кажется, она работала портнихой?

— Именно так.

— Отец с матерью умерли почти одновременно. Но мать умерла последней — где-то двадцать четыре года назад. Поль Арман был единственным сыном в семье. Родители, обнаружив у ребенка недюжинный ум, отправили его учиться в Шалон, и он не обманул их надежд. Он был славным парнем, настоящим бургундцем, разве что чуть излишне вспыльчивым… Потом уехал за границу…

— И там умер, не так ли?

— Вовсе нет, сударь, ничего подобного! Он сколотил большое состояние, став компаньоном одного крупнейшего промышленника в Нью-Йорке. Это я узнал из газет. А сейчас он живет в Париже, построил там просто сказочный завод. Ах! Такими людьми по праву гордится наша страна!

— И вы уверены в том, что парижский Поль Арман — именно тот человек, о котором идет речь?

— Абсолютно уверен, ибо другого человека с таким же именем просто нет.

— У него были родственники в Дижоне или где-то еще?

— Да, двоюродный брат, племянник его матери, Дезире Соливо.

Этьен Кастель насторожился.

— Овид Соливо был шалопаем, сударь: его заочно приговорили к трем годам тюрьмы за кражу; должно быть, он в конце концов угодил на каторгу. А больше никаких родственников. Как видите, сударь, весьма печальная картина.

В этот самый момент вернулся секретарь. Он принес выписку из судебного досье Поля Армана. Листок был совершенно чистым.

— У вас есть еще какие-нибудь вопросы, сударь? — спросил префект.

Художник ответил:

— Нет. Теперь я знаю все, что мне нужно, и очень благодарен господину Ружье за столь любезно предоставленные мне сведения. Мне остается лишь засвидетельствовать свою глубочайшую признательность вам, сударь, и не занимать больше ваше время.

— Вы сразу же уезжаете?

— Первым же поездом в Жуаньи.

Они обменялись любезностями, и Этьен Кастель направился к выходу; префект проводил его до дверей кабинета.

«Никаких сомнений не остается, — размышлял художник, возвращаясь в гостиницу, где остановился. — Поль Арман не может быть Жаком Гаро. Я допустил непростительную ошибку, полагая, что это так. Но откуда же у него столько злобы в отношении дочери Жанны Фортье? И как ему удалось раздобыть заявление кормилицы? Что за сообщник ему помог? Может быть, тот самый Овид Соливо…»

Подумав еще некоторое время, художник пробормотал:

— Напрасно я решил, что тут все понятно, мне только показалось, что все ясно как день и не в чем больше сомневаться; ведь я все же сомневаюсь. Ладно, потом видно будет.

По воле случая он остановился в той самой гостинице, где месяц назад Овид Соливо поселился под громким титулом барона де Рэйсса.

После обеда Овид вновь направился той же дорогой, что и утром, когда следил за Жанной Фортье.

Улица Жи-ле-Кер оказалась перекрыта из-за аварии. Прорвало какую-то трубу, и городская водопроводная служба затеяла ремонтные работы. Теперь вдоль проезжей части была прорыта канава, но тротуары уцелели. Овид заметил, что утром Жанна Фортье, разнося хлеб клиентам, двигалась по правой стороне улицы, и поэтому теперь пошел по противоположной.