Читаем Лучше всех, или Завоевание Палестины. Часть 4. Второзаконие. Поэтическое прочтение полностью

По субботам с журналами порно

Кокаин станет нюхать в уборной

И подружится с Ксюшей Собчак.

Потому напиши-ка Мне песню,

Почему Иегова так зол….

Песня часто не хуже свидетельств

Вам расскажет, кто есть буревестник,

Кто стервятник, а кто гол как сокол.

Песни текст прикрепи на заборе,

Чтоб слова донести до глухих.

Пусть поют под фанеру и в хоре,

А как ввергну сынов моих в горе,

Будет песня сия против них.

На сынов Израиля Мне будет

То свидетельством. Твой компромат

Разлетится по множеству студий

И пусть люди Меня не осудят,

Если в песенке встретится мат.

Их в ничейную землю-харчевню

Я привёл, где туземцы не в счёт

Те, чьи трупы плывут по теченью,

Неопрятным своим облаченьем

Молоко отравляя и мёд.

Это всё не имеет значенья.

Мне ж обидней куда за сынов.

Нарушают завет, а точнее,

Лишь насытятся и утучнеют

До чужих подаются богов.

Нет почтения в них, одна наглость

Да охота до женщин чужих.

Неуёмна еврейская жадность…

Ох, уж эта Мне пассионарность,

Врезать бы Гумилёву под дых».

С детства, помнится, косноязычный

Песню всё ж написал Моисей.

Смысл простой: Жили вы неприлично,

Иегова порол вас публично…

То ли будет по смерти моей.

<p>Главы 32–33. Лебединая песня Моисея</p></span><span>

Внемлите небеса, я буду говорить,

И слушайте поля слова из уст моих,

Учение моё как дождь я буду лить.

Пусть выпадет роса тех капель золотых

На траву и кусты, на зелень и на жмых.

Бог истины наш Бог и нет неправды в нём.

Правдив и верен Он, твердыня всех твердынь.

Не раз Он поражал врагов своим огнём,

В час страшного суда на головы гордынь

Могуществом своим обрушит неба синь.

Но развратился весь пред Ним его народ,

В пороках родовых строптивый сын погряз,

Пустился он в разврат у Иордана вод.

Здесь несмышлёных я хотел спросить бы вас:

Не Он ли ваш Отец, с кем спорите подчас?

Одумайся, смирись, мой вероломный сын,

Тебя Бог сотворил, устроиться помог.

Ты в масле с давних пор катаешься как сыр,

Где мёд и молоко. Кто дал тебе чертог?

Спросите у дедов, кто истинный ваш Бог,

На полном кто скаку не оборвал ваш бег?

Я Господу и вам свой посвящаю стих.

Часть Иеговы есть народ, что «Лучше всех»,

Прах старцев он хранит, родителей своих,

А что до всех других — плевать ему на них.

Когда кроил наш Бог земли цветной палас,

Иаков свой удел в пустыне приобрёл,

Но в дикости степной Бог не покинул нас,

Счёт по числу колен Израиля повёл,

Свой охранял народ как истинный орёл,

Смотрел за ним, хранил как ока своего

Зеницу, для орлов её важнее нет.

На крыльях поднял Бог сынов под небосвод

(Когда подарит им Кольт первый пистолет,

Тогда иных богов для них простынет след).

Господь тебя с руки, чем бог пошлёт, кормил,

От тука брал земли, от родниковых вод.

Он кашу с топора в пустыне вам варил,

Елей гнал из скалы, из камня делал мёд…

С сырого молока твой не болел живот.

Кровь виноградных лоз при Господе сын пил,

Ребёнку, знают все, сто грамм не повредят.

Пивной алкоголизм лечил по мере сил…

А после про богов (мол, опиум и яд)

Слух люди распустив, пить будут всё подряд.

У Бога под крылом Израиль утучнел,

На Господа харчах раздался как павлин,

От сытости своей Заступника презрел.

За жертвой перестал сын заходить в овин,

Короче оборзел, повёл себя как свин.

Охочий до девиц до блуда волонтёр

Богами раздражал чужими Своего,

И в Иегове гнев сложился как костёр,

Что вспыхнул до небес. Речь Бога Самого

Я лишь передаю, послушаем Его:

«Лицо сокрою Я, не видеть чтоб конец

Сынов и дочерей. Род развращённый их

Растает на земле, как тает леденец.

А верности коль нет в назначенных Моих,

Свой выплесну Я гнев на них как на чужих.

Их суетный уклад Меня ввергает в брань,

Острее Мне ножа сынов политеизм.

Меня не огорчат ни Будда, ни Коран,

Спокойно восприму я даже атеизм -

Зато упёрся мне тупой их дебилизм.

Обилием забот народ Я наделил,

Чтоб в праздности не жил, не ведал про тоску.

А он совсем умом подвинулся дебил,

Стал кланяться готов последнему божку -

Желанье возбудил снести с него башку.

Все бедствия на них Я разом соберу

И стрелы истощу, мор напущу и глад.

Их ослабевших зверь настигнет поутру,

В отмщении Моём всех будет рвать подряд,

И дело довершит ползучих тварей яд.

Извне детей губить их будет острый меч,

От ужаса сойдут с ума и мал, и стар.

Могу легко народ сей в лагерь Я упечь,

Рассыпать по земле, размазать, распластать

И многое ещё, о чём молчат уста.

Боюсь лишь одного, что недруги сынов

Весь перечень заслуг Моих возьмут себе,

Припишут, приплетут сюда иных богов,

Начнут лупить в тамтам и прыгать при ходьбе,

И Мой услышит скот чужое Цоб-цобе.

В сравнении со Мной — тварь, платяная вошь,

Сумевший о себе такое возомнить.

Что до Моих врагов, в них смысла ни на грош,

Их полчища легко в подкладку заманить,

Как гнид передавить, начальников — судить.

Их виноград от лоз Содомских. Терпкий яд

Таят в себе Гоморры горькие грозды,

Драконов ярость в них сжигает всех подряд.

И с веток вниз летят заблудшие дрозды,

Отведавшие те порочные плоды.

Где их куриный бог, что сможет исцелить,

Обратно возвратить их из небытия?

Я ж изострю свой меч, возмездие свершить

Нашлю куриный грипп, над миром Судия,

На свете Бог один и этот Бог есть Я».

Как повелел Господь, всех стад Его пастух

Песнь за день Моисей для Бога написал.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Горний путь
Горний путь

По воле судьбы «Горний путь» привлек к себе гораздо меньше внимания, чем многострадальная «Гроздь». Среди тех, кто откликнулся на выход книги, была ученица Николая Гумилева Вера Лурье и Юлий Айхенвальд, посвятивший рецензию сразу двум сиринским сборникам (из которых предпочтение отдал «Горнему пути»). И Лурье, и Айхенвальд оказались более милосердными к начинающему поэту, нежели предыдущие рецензенты. Отмечая недостатки поэтической манеры В. Сирина, они выражали уверенность в его дальнейшем развитии и творческом росте: «Стихи Сирина не столько дают уже, сколько обещают. Теперь они как-то обросли словами — подчас лишними и тяжелыми словами; но как скульптор только и делает, что в глыбе мрамора отсекает лишнее, так этот же процесс обязателен и для ваятеля слов. Думается, что такая дорога предстоит и Сирину и что, работая над собой, он достигнет ценных творческих результатов и над его поэтическими длиннотами верх возьмет уже и ныне доступный ему поэтический лаконизм, желанная художническая скупость» (Айхенвальд Ю. // Руль. 1923. 28 января. С. 13).Н. Мельников. «Классик без ретуши».

Владимир Владимирович Набоков , Владимир Набоков

Поэзия / Поэзия / Стихи и поэзия
«Может, я не доживу…»
«Может, я не доживу…»

Имя Геннадия Шпаликова, поэта, сценариста, неразрывно связано с «оттепелью», тем недолгим, но удивительно свежим дыханием свободы, которая так по-разному отозвалась в искусстве поколения шестидесятников. Стихи он писал всю жизнь, они входили в его сценарии, становились песнями. «Пароход белый-беленький» и песни из кинофильма «Я шагаю по Москве» распевала вся страна. В 1966 году Шпаликов по собственному сценарию снял фильм «Долгая счастливая жизнь», который получил Гран-при на Международном фестивале авторского кино в Бергамо, но в СССР остался незамеченным, как и многие его кинематографические работы. Ни долгой, ни счастливой жизни у Геннадия Шпаликова не получилось, но лучи «нежной безнадежности» и того удивительного ощущения счастья простых вещей по-прежнему светят нам в созданных им текстах.

Геннадий Федорович Шпаликов

Поэзия / Cтихи, поэзия / Стихи и поэзия