Лучшее, что может случиться с круассаном

– Я в это не верю. Для начала, никакой похититель не станет сбивать человека, от которого надеется получить выкуп, прежде чем похитить жертву, а тебя сбили, разве нет? Во-вторых, я не верю в то, что это хорошая мысль – взять заложника вместе с секретаршей, за которую никто и гроша ломаного не даст, но с которой проблем вдвое больше. Это уж не говоря о том, что с тобой никто не связывался и ничего у тебя не просил. Или просил?

– Нет. Но это совсем не странно. Они всегда выжидают несколько дней, прежде чем связаться, чтобы ты успел хорошенько понервничать.

– Все равно, сомневаюсь, чтобы это дело имело хоть какое-то отношение к тебе и к твоим пятидесяти миллиардам. – Мне было почти жаль разочаровывать его. – Послушай: в среду в полдень Себастьян позвонил жене и попросил ее положить какие-то документы в конверт и отправить по собственному адресу… По-моему, все это внутренние разборки, откуда знать, во что он мог впутаться, пробуя провернуть какое-нибудь дельце из тех, которые так вам нравятся.

Папенька покачал головой.

– Если бы все было, как ты говоришь, я все равно не вижу смысла в том, чтобы пара головорезов нападала на меня.

– А может, смысл и есть. Может, все совсем не так, как ты себе представляешь, и, чтобы захватить его, они причинили вред тебе.

Мне показалось, что по крайней мере отчасти папенька разделил мои сомнения.

– Не знаю… Я вот уже два дня просто с ума схожу.

– Тебе не пришло в голову позвонить в полицию?

– Полиция и с места не сдвинется, пока похищение действительно не станет из ряда вон выходящим, а пока мне не хотелось бы, чтобы Глория и твоя мать узнали про кое-какие подробности.

– Ты имеешь в виду связь Себастьяна с его секретаршей?

Слово не воробей.

– Я не знал, что тебе это известно.

– А я не знал, что это известно тебе. Мне про это рассказала Глория.

– Она что, тоже в курсе?

– Более чем.

Теперь преглупый вид был у папеньки.

– Современный брак… – начал я, избегая упоминать о «Женни Г.», на случай, если до папеньки еще не докатились слухи. Не упомянул я и про дом номер пятнадцать по Жауме Гильямет. Хорошо было немного облегчить груз, и даже приятен был этот непривычно задушевный отцовско-сыновний тон, без взаимных упреков и нападок, но я по опыту знаю, что папеньке лучше не рассказывать всего. Кроме того, что до Жауме Гильямет, то все мои подозрения не выходили за рамки довольно слабо обоснованного предчувствия, и словно в подтверждение того, что сдержанность в данном случае уместнее всего, я увидел приближающуюся маменьку, готовую пристыдить нас за то, что мы шепчемся в углу.

– Позвольте узнать, что это вы оба здесь затеваете?

– Ничего. Просто показывал Пабло картину, которую я тебе подарил.

– Невероятно, правда? Какой цвет, какая фактура, и главное… какие глубокие национальные корни, – сказала маменька.

– Ну, а мне все равно это кажется похожим на коровью лепешку, – сказал папенька.

– Валентин, если ты не способен восхищаться произведением искусства, то лучше и не подходи к этой картине. Кончится тем. что ты ее погубишь.

– Ладно, может, я и не способен восхищаться произведениями искусства, но зато мне хорошо удается их покупать.

– Не стоит этим так гордиться, дорогой: это может сделать всякий.

– Всякий, у кого найдется лишних шесть с половиной миллионов…

– Дались тебе эти шесть миллионов! Ты можешь хоть на минуту подумать о чем-то кроме денег?

– Кстати, почему бы тебе не поторопить этих хлыщей, которых ты наняла, чтобы они подали нам ужин? Уже больше половины десятого.

– Я как раз за тем и пришла, чтобы сказать, что ужин подан.

Не переставая глядеть на картину, папенька притворился, что снова обращается ко мне.

– Посмотрим, что ты заказала на этот раз, чтобы хоть немного подкрепиться. На прошлой неделе мы пригласили семью Кальвет и в результате поужинали какой-то разноцветной жвачкой. Бог с ними, с современными картинами, но еда – это не шутка.

– Валентин, сегодня мой день рождения, и будешь есть, что дадут. Молчи, молчи.

– Так вот знай же, что если я останусь голодным, то попрошу Эусебию сделать мне яичницу. И съем ее на глазах у твоих хлыщей.