Лучшее, что может случиться с круассаном

– А я думаю, что нет ничего плохого в том, чтобы никто не скрывал свою сексуальную ориентацию, – неожиданно вмешалась богемистая Кармела, которой, по-видимому, не терпелось подлить масла в огонь.

Я обратил внимание, что ее мать так и буравит ее взглядом. Неужели почтенная сеньора сговорилась с маменькой сообща участвовать в этом сводничестве? И действительно, всякий раз, как взгляды наши встречались, она принимала вид Неподражаемой Тещи, которая была бы безумно рада увидеть свою перезрелую доченьку в паре с чокнутым миллионером. Отец девицы, напротив, казалось, с большим интересом копается в своей тарелке, старательно отделяя морскую растительность от кусочков омара, – занятие, заставившее меня проникнуться к нему симпатией.

Дело в том, что довольно скоро подали розмариновый шербет (честно говоря, преотвратный), а сразу после – нечто вроде ростбифа, залитого соусом из папайи, в котором плавали пряди бледных макарон. Несомненно, маменька успела отведать такое несочетаемое сочетание на банкете у какого-нибудь испанского гранда и решила приобщить нас к своему открытию. К счастью, стоило немного соскрести ножом приторную патоку, и под ней обнаруживалось более или менее съедобное мясо. Так, постепенно, дело дошло и до десерта; я сидел не пикнув и боясь ненароком встретиться с кем-нибудь взглядом, между тем как все вокруг оживленно излагали свои жизненные устои. Все, за исключением тетушки Асунсьон, существа сдержанного и тактичного, и отца богемистой девицы, который тоже в промежутках между заглатываемыми кусками умел держать рот на замке.

Конечно, частью семейных сборищ, которой я боялся больше всего, были застольные разговоры после ужина. К моменту, когда подают кофе, моя Неподражаемая Семья успевает истощить культурные и общественные темы и начинает задавать мне вопросы личного характера, почти всегда связанные с моим социальным положением, профессиональными перспективами и жизненными ожиданиями на ближайшее и обозримое будущее. Было время, когда мне нравилось ошарашивать их, выдумывая разные занятия, недозволенные для молодого человека из крутой семьи, доставать удостоверение таксиста или предъявлять справку о том, что я работаю в бригаде монтажников, но на данный момент – и особенно учитывая обстоятельства, сложившиеся за последние дни, – меня даже не тянуло ошарашивать своих родственничков; в конце концов, бедняжки совершили один-единственный грех – они были консерваторами (или, точнее выражаясь, правыми), а этот изъян легко простить, если человек успел познакомиться с левыми интеллигентами или экологами, общаться с которыми несравненно более трудно. Короче, я исхитрился придумать предлог и извиниться перед своими сотрапезниками, встав из-за стола сразу после сладкого. Папенька взглянул на меня крайне недружелюбно (для Почетного Магистра ужин заканчивается не прежде, чем он закурит свою сигару), но меня было уже не удержать. Если бы я спрятался там и выждал бы столько времени, сколько нужно человеку, чтобы не спеша погадить, у присутствующих появилось бы больше возможностей найти какую-нибудь тему, не связанную со мной, так что я прокрался закоулками до черной лестницы, ведущей на второй этаж, с намерением попасть в ванную моей старой спальни. Возможно, я и впрямь уселся бы гадить, а в мои планы не входило разводить вонь в главной уборной для благородных господ. Но стоило мне открыть дверь своей комнаты, как у меня возникло чувство, что я попал в машину времени.