Лучшее. Книги 1-9

Черные могут предотвратить последний матующий удар слона, взяв поле е2 под защиту ферзем. И они ходят 1…Фе5. Теперь черные грозят взять пешку d5 слоном и выиграть, но у белых задуман дерзкий план. 2. Cd1+! Вы думаете зачем? А вот зачем:

2…Кра5 3. b4+ Кра6 4. Се2+ (32). Все-таки слон дает этот шах, хотя ферзь и возьмет его, но при этом снимет удар с поля Ь8, освобождая тем белого короля. И он не замедлит этим воспользоваться. 4…Ф : е2 5. Kpb8. Теперь черным грозит мат а8 новым ферзем. Приходится действовать. 5…Фе5+ 6. Крс8 Фе8+ 7. Крс7. А вот сейчас на первый взгляд кажется, что белые ничем не грозят и черные могут наконец взять несносную пешку на d5+ 7…С : d5 (33). Нелегко увидеть заготовленный белыми капкан.

8. а8Ф+! Ф : а8 9. ЛЬ6+! Кра7 10. b5 (34). Посмотри, Катенька, до чего это здорово! Черные могучие фигуры, словно неведомой силой — строгой шахматной логикой, — привлекаются на предназначенные им места по обе стороны короля, которому уже грозит мат ладьей на а6. Надо спасаться. Но не жертвой же ферзя с быстрым проигрышем: 10…Фd8+ 11. Кр : d8 Kp : b6 12.h7! Приходится защищаться «до последнего», призвать на помощь слона 10…Cb7 11. Ла64+ С : а6 12. b6 мат! (35) Разве не красиво? Вот теперь я стала понимать своего Костю глубже, рассмотрела его еще с одной стороны. Но я и тревожилась за него, за его «шахматное детище»! Я относилась к этюду, как к чудесной картине, созданной художником. Картину можно украсть, повредить ножом. А этюд? Этюд можно самым «легальным образом» уничтожить. И он не будет существовать. Ведь он должен быть безусловно правильным. Никакая ошибка не извиняется. Ошибочные этюды просто не существуют. И я тайком от Кости побежала к его знакомому гроссмейстеру, который один раз уже обжегся, опубликовав в редактируемом им отделе газеты неправильный Костин этюд. Верейский и сейчас спать не будет!..

Гроссмейстер оказался удивительно милым и отзывчивым человеком. Собственно, он и растолковал мне, что такое шахматная красота. И на примере Костиного этюда! Потом показал, как можно попытаться опровергнуть Костин этюд. У меня сердце захолонуло.

Оказывается, на седьмом ходу можно было попробовать не брать слоном белую пешку, а сыграть 7…Фе5+ (36) 8. d6 Ф : d6— 9. Кр : d6 КрЬ7(37) 10. а8Ф+ Кр : а8 11. Крс7. Черным больше делать нечего, один слон не может удержать две проходные пешки.

Гроссмейстер сказал, что хотя этот вариант и менее ошеломляюще эффектен, чем главный, но в нем своя прелость «типичности», слон, как он сказал, уподобляется корове на льду, у него разъезжаются ноги на Ь7 и на h7. У шахматистов такое положение по-смешному называется «штаны». Гроссмейстер еще проанализировал, что белые иным, чем автор предусмотрел, способом выиграть не могут. Так, выпад пешкой «h» на втором ходу ничего не даст: 2. h7? С : d5 (38) 3. Cd1— Kpa5 4. b4+ Kpa6 5. Ce2+ Ф : е2 6. h8Ф — белые заполучают ферзя, но (39) 6…С : Ь7+ 7. Kph8 ФЬ5 — и белым ничего не остается, как форсировать вечный шах — 8. Фа1+ КрЬ6 9. Фd4+ Kpa6.

— Ничья, битая ничья, — авторитетно заключил гроccмейстер, провожая меня, в передней. — Так что побочных решений не видно.

Я с интересом снизу вверх посмотрела на прославленного шахматиста, объехавшего весь мир и написавшего интересные путевые заметки. Шахматные же книги принесли ему славу знатока эндшпилей, «шахматного академика», на которого ссылаются все высшие авторитеты. А в обращении он был удивительно прост и совсем чуть-чуть заикался.

— Если бы я судил конкурс, я дал бы этому этюду высшую премию, — закончил гроссмейстер.

Я подумала, что он мог бы судить конкурс пианистов или скульпторов. Такой может!

И я полюбила шахматы и… шахматистов. Наш канадский друг Александр Максимович говорил о масонском братстве шахматистов. И в какой-то мере был прав. Собственно, об этом я и хочу тебе рассказать, тем более что это продолжение «романа о Верейском».

Сергей Александрович, поняв, что новый этюд Кости — направленный в его сторону удар, сделал вид, что ничего не произошло. Он заходил к нам все чаше, всячески намекая мне, что делает это ради менн, чтобы быть ко мне ближе. А я уже все узналa о нем! Оказывается, дела его были отнюдь не так хороши, как он делал вид. После неприятности с нашей заявкой на изобретение энерготрубы, которую Сергей Александрович отвергал, он, как человек гордый и самолюбивый до заносчивости, ни стерпел сделанного ему замечания и, хлопнув дверью, ушел из Комитета но изобретениям и открытиям, ушел… на тренерскую работу по шахматам. Вел две группы — одну на крупном заводе, где егo ценили шахматисты-изобретатели, и другую… ну, конечно же, женщин-шахматисток! Разве мог он без них? Туда-то я и напросилась к нему в ученицы.