Лучшее лето в её жизни

В обед Мария Аделаида созывает в конференц-зале общее собрание сотрудников. Что случилось, спрашивают все друг у друга, опять грядут сокращения? Слово берет начальник охраны. Значит так, говорит он безо всякого вступления. Мы увеличиваем количество видеокамер. Приходы и уходы будут строго контролироваться. С рабочего места можно отлучаться только в туалет. В туалетах тоже установят камеры, ехидничает мужской голос в правом дальнем углу. Прямо в унитазах, поддерживает женский голос откуда-то из середины. По залу прокатывается волна смешков, даже у Марии Аделаиды слегка вздрагивает уголок рта. Начальник охраны глубоко вздыхает и задерживает дыхание. Один, два, три, считает он про себя, четыре, смейтесь-смейтесь, пять, шесть, мы посмотрим, кто будет смеяться в конце месяца, когда я отсмотрю кассеты, четырнадцать, пятнааааадцать. Начальник охраны выдыхает и хочет что-то сказать, но Мария Аделаида объявляет собрание закрытым и возвращается в кабинет. На экране ее компьютера мигает надпись: «Жакаре любит Делию».

* * *

Может, это Руди? – неожиданно произносит Мария Аделаида вслух. Руди Мюллер, веселый и белобрысый, в свое время он обожал такие шуточки. Героиня вызывает к себе Лурдеш и велит срочно найти координаты Руди Мюллера. Ну вот, думает Лурдеш, где я ей возьму этого Руди? Можно подумать, в мире единственный Руди Мюллер! Но она не возражает – кто же возражает Марии Аделаиде? – и выходит из кабинета. В конце дня она возвращается с выражением торжества на обычно непроницаемом лице. Руди Мюллер, нужный мне Руди Мюллер? – уточняет Мария Аделаида, конечно, обиженно отвечает Лурдеш, Руди Мюллер, отец Аны, Мария Аделаида морщится, но молчит, – Руди Мюллер сейчас в Лиссабоне. Через час в Pal'acio da Ajuda открытие его выставки. Вот пригласительный билет. Думаешь, сходить? – неожиданно неуверенно спрашивает Мария Аделаида. Я бы сходила, отвечает Лурдеш. Интересно же.

А Руди ее не узнал. Ничего удивительного, думает Мария Аделаида, я бы сама себя не узнала после такого перерыва.

Сам Руди изменился несильно, разве что слегка полысел, стал чуть шире в плечах, обзавелся небольшим, но круглым и тугим, как арбуз, животиком и, кажется, вставил себе новые зубы.

Его картины Марии Аделаиде скорее понравились, особенно идущий от них мягкий желтый свет. Руди всегда испытывал слабость к желтому. У вас прекрасные работы, сказала Мария Аделаида, крепко пожимая Руди руку. Спасибо, откликнулся Руди, улыбаясь ослепительно белыми зубами, большое спасибо, я был очень рад видеть вас на выставке, сеньора?.. Де Соуза, ответила Мария Аделаида. Мария де Соуза.

* * *

Ночью звонит Ана. Мама, говорит она, ты знаешь, у меня тут как-то… такое, знаешь… ты не могла бы? Немного? Сколько? – спрашивает Мария Аделаида. Она уже привыкла к тому, что все разговоры с Аной проходят именно так. Тысячу, так же коротко отвечает Ана. Хорошо, говорит Мария Аделаида, завтра с утра. Спасибо, говорит Ана. Погоди, просит Мария Аделаида. И неожиданно для себя начинает рассказывать Ане про идиотские записки, про выставку Руди, про то, что у Руди новые зубы и что он ее не узнал, и опять про записки. Ана слушает молча, и Марии Аделаиде кажется, что она говорит в пустоту. Ана, спрашивает она, ты здесь? Мам, отвечает Ана, мне тебя ужасно-ужасно жалко, папаша с его зубами и картинами, записки эти идиотские и все такое. Но от меня ты чего сейчас ждешь? Мария Аделаида слышит собственные интонации и кладет трубку. Завтра она положит Ане на счет пять тысяч евро, пусть девочке будет приятно.

* * *

Через день Марии Аделаиде начинает казаться, ее просто решили свести с ума. Надпись «Жакаре любит Делию» преследует ее, куда бы она ни пошла: на стене гаража, на бумажке, приклеенной к ветровому стеклу автомобиля, на зеркале в туалете, на салфетке в ресторане, в спаме, сыплющемся в личную почту, – везде Жакаре неутомимо любит Делию.