Лучшее прощение — месть

В некоторых разделах внутренней хроники упоминался несчастный случай, происшедший, по всей видимости, около двух часов ночи. Машина с двумя мужчинами обрушилась в пропасть на повороте дороги из Фенестрелле в Сузу. Возможно, виной тому был заснувший водитель.

Один из двух, пока неопознанный, был выброшен во время падения из машины и обнаружен на маленьком выступе скалы со сломанными шейными позвонками. Второй найден полностью обугленным в сгоревшей машине.

В другой газете обращалось внимание на два пистолета без номеров, обнаруженных среди остатков машины. В связи с этим следствие может принять самый неожиданный оборот.

Комиссар Ришоттани отметил, что события развиваются в нужном направлении. Он понимал, однако, что досье Рубирозы освещает только некоторые преступления, но отнюдь не все имена их организаторов. Кроме того, оно ничуть не помогало приподнять завесу над тайной убийства туринского Рубирозы и похищения Рембрандта.

Произведение искусства такого масштаба не может бесследно исчезнуть.

Он упорно пытался придти хотя бы к какому-нибудь решению, наметить путь дальнейшего поиска. Заставляя свой мозг напряженно работать, Армандо мог, таким образом, хоть на время не думать о Джулии.

— Марио!

— Слушаю, господин комиссар!

— Что хотел шеф?

— По-моему, он намеревался поговорить с вами о Джулии и о деле Рубироза.

— Ладно. Узнай, на месте ли он и могу ли я подняться к нему.

Через несколько минут Марио возвратился:

— Начальник ждет вас, комиссар.

Армандо поднялся на четвертый этаж, и Доронцо встал ему навстречу, протягивая руки.

— Дражайший комиссар Ришоттани! — начал он в своей обычной липкой манере. — Не знаю, как выразить всю мою боль по поводу того, что случилось с вашей подругой. Поверьте, я страдаю вместе с вами. Я знаю, как вы были привязаны к этой прелестной девушке. Мне не хватает слов, чтобы осудить то насилие, бессмысленное, подлое и постыдное, которому она подверглась.

— Благодарю, — коротко ответил Армандо.

Бессовестное лицемерие Доронцо было неподражаемо. Комиссар с трудом сдерживал рвавшуюся наружу ярость.

— Есть ли у вас какие-нибудь подозрения по поводу тех, кто мог бы совершить такое… Такую мерзость?

— К сожалению, нет. Более того, я задаюсь вопросом, не было ли тут какого-то намерения пригрозить мне, или же надежды найти что-то компрометирующее меня в квартире жертвы. Вам ведь известно, без сомнения, что там был произведен обыск по всем правилам профессионального искусства. Может быть, они думали, что именно там я прячу что-либо, интересующее их.

— Возможно, — задумчиво уронил Доронцо. — А что вы думаете по поводу того грандиозного политического скандала, о котором пишет газета Монтанелли?

— Я надеюсь, что Монтанелли действительно располагает доказательствами всего того, о чем он пишет. Иначе ему придется распрощаться со своей карьерой: у него слишком много врагов. И мы лишимся удовольствия читать его статьи, самые свободные и самые бесстрашные в этой стране, где под прикрытием демократии процветает самая бесстыдная олигархия, которой все позволено и которая хозяйничает повсюду, прикидываясь радетелем об общем благе.

— Вижу, дражайший мой комиссар, что вы не питаете иллюзий насчет нашего правящего класса?

— Именно так. Здесь мои взгляды совпадают со взглядами одного моего парижского знакомого, — сказал Армандо, пристально глядя прямо в глаза начальнику. — Тот утверждает, что «когда строятся пирамиды власти, будь то светская или церковная власть, зло тоже служит строительным материалом». И речь не идет о каких-то отдельных случаях, это вековая традиция. Возьмите хотя бы мафию.

— Да-да, — соглашаясь с ним или делая вид, кивнул Доронцо, не выдерживая пристального взгляда комиссара. — Но есть ли по-вашему какая-то связь между убийством Рубирозы из Турина, пропажей Рембрандта и этим скандалом, о котором уже не знаешь что и думать: здесь и политика, и организованная преступность, и спекуляция подделками антиквариата?

— Многоуважаемый господин начальник, — с иронией произнес Ришоттани, имитируя манеру своего собеседника. — Раз Турин больше не дрожит, когда Рим командует, то я не знаю где искать веское объяснение и какую-либо связь между делом парижского Рубирозы и тех Рубироза, что жили в Турине. Я даже начинаю обретать твердую уверенность, что речь идет о двух совершенно отдельных случаях. Мы по ошибке объединили их, сбитые с толку родством действующих лиц.

Досье Рубирозы полностью объясняет причины убийства Павловской, Дюваля, а может быть, и Граделлини. Возможно, террористы, пользовавшиеся его услугами для перевозки краденого, решили в какой-то момент навсегда заткнуть ему рот. Мои подозрения основаны на особой жестокости этого убийства. Тот же почерк, что с Павловской и Дювалем, если не считать орудия убийства. Их тоже варварски пытали, прежде чем убить.