Лучшее прощение — месть

В-третьих: Рубироза терпеть не мог тех, кто подписывался полной подписью, то есть и именем и фамилией. К тому же в подписи — явная инверсия.

— Я его понимаю. Я тоже терпеть не могу, когда представляются по-военному. Никаких осложнений с печатью?

— Абсолютно никаких. «Мошкаре» (я называю журналистов пакостной мошкарой), мы заявили, что поскольку это самоубийство, дело отправлено в архив и производством прекращено. С другой стороны, мы ждем ошибочного шага со стороны убийцы… если он существует…

— Но Франческо Рубирозе пальца, пардон, пистолета в рот не клади… Он поднял бы невероятный скандал, стал защищаться…

— Послушайте, Ришоттани, я буду держать вас в курсе, но и вы сообщайте мне, если будет что-то новое с итальянской стороны… Пока что мне кажется, будто я плыву в плотнейшем тумане…

— В дерьме, мсье комиссар, — уточнил по-французски Ришоттани.

— Да, да, вы правы. Все мы плаваем в дерьме, — со смехом перешел Брокар на родной язык.

Ришоттани остался доволен этим разговором. Брокар оказался симпатичным человеком, без предрассудков. Он был готов протянуть руку помощи коллеге, даже если тот был иностранцем, что не слишком-то свойственно французам. Но не все же можно рассказать по телефону. Хорошо бы посмотреть человеку в глаза и увидеть, может ли он тебя понять… Хочет ли… И, особенно, сможет ли он помочь тебе в деле, которое интересует тебя не как полицейского, а просто как человека.

Армандо решил навестить Брокара в Париже. Мысль об этой поездке привела его в какое-то особенное возбужденное состояние. Париж всегда его гальванизировал, гораздо сильнее Нью-Йорка, который многие считают тоже весьма возбуждающим. И уж, конечно, Париж не сравнить с рутинным Лондоном.

Последний северный город и первый город Юга, удачнейший синтез человечного и бесчеловечного. Европейский город. Самонадеянные парижане считают его характерным созданием французского гения. «К счастью, это не так, — подумал комиссар. — Самоуверенность и червь сомнения, столь характерные для французов, абсолютно не свойственны огромному числу других людей, которые превратили Париж в мировую столицу для умных людей, которые, со своей стороны, не знают, что им делать с французами и их чистосердечным нахальством. Эти люди высоко ценят прекрасных, корыстных и чувственных женщин, хорошее вино, шампанское, великолепные дворцы и произведения искусства.

Париж — это плод разврата, созревший в бесстыжем чреве после внебрачных связей похотливой мамаши, распутничавшей с целым миром и в результате давшей жизнь одному из интереснейших и умнейших созданий, когда-либо появлявшихся в Европе.

А эти глупые французы продолжают гордиться городом, как будто чистокровная француженка благороднейших кровей произвела его на свет из девственно чистого чрева.

Если не считать «Жанны д'Арк, этого мужеподобного создания сомнительного пола, чей секрет пока что еще ждет своей разгадки, во Франции мало чего осталось от девственности и чистоты. Французы не понимают, что наилучших результатов можно достичь после тысяч и тысяч скрещиваний. Если бы Париж представлял собой самый обычный плод, то между ним и бутылкой кока-колы особой разницы бы не было.

Париж — как прекрасная женщина, которой нравится спать со всеми. Думать будто бы он является исключительной собственностью французов — превышение власти. Этот город, в сущности, — всеевропейская проститутка. Проститутка, которая многим нравится. С другой стороны мужчины женятся на святых, а спать предпочитают с проститутками. А в результате многие из этих святых становятся проститутками единственно из-за удовольствия почувствовать себя женщиной в чьих угодно руках.

Относиться к Парижу как к собственности французов — самый настоящий грабеж, один из тех, которыми полна наша история, это незаконное присвоение, подделка завещания, свидетельства о рождении, записи о гражданстве.

Париж — это плод интеллектуального труда всего мира. Современный Париж в особенности следовало бы объявить открытым городом, без национальностей и городских застав. Он по праву должен принадлежать каждому гражданину мира, разделяющему общечеловеческие идеи, а может быть и кое-кому из французов, кому удастся вырваться за рамки собственной ограниченности…»

Решив воспользоваться уик-эндом, Ришоттани предупредил Брокара и выехал в Париж. Раньше они не встречались, но между ними сразу возникла дружеская атмосфера. Ален настоял, чтобы Арманд о остался на ночь у него. Они понимали друг друга с полуслова. Ален интуитивно чувствовал, что что-то мучит Армандо и обещал помогать ему в меру собственных сил и возможностей.

На следующий день комиссар Ришоттани выехал в Турин трансъевропейским экспрессом.

Он вошел в полупустое купе, расслабился и задумался. Перед его отвлеченным взглядом проплывал монотонный серый пейзаж. Он решил, что с таким помощником, как Брокар, ему просто повезло. Какая-то живописная вилла, промелькнувшая за окном вагона, вдруг нарушила спокойное течение его воспоминаний. «Да, прекрасная вилла, и парк, как у Рубирозы в Турине…» И он вдруг вспомнил…