Лучшее прощение — месть

Брокар мне обязан очень многим и, конечно, не откажет мне в одолжении. Да и та капля испанской крови, что течет в его жилах, мешает ему быть стопроцентным французом. Он способен на неожиданные порывы и лишен той важности и мании величия, которая свойственна французам, особенно после де Голля, оставившего им в наследство мечты о «величии нации».

Не свойственна ему и та железная твердость, которая сближает французов с вашими соседями-тевтонами.

В глубине души это очень добрый человек, прячущий свою мягкость за внешним бурбонством.

Кроме того, со времени знакомства с Анник, он испытывает перед ней чувство глубокого преклонения… Так что окончательное решение только за вами, комиссар Ришоттани.

Я понимаю, что требую большой жертвы от вашего тщеславия. В свое время вам пришлось вытерпеть все нападки печати, обвинявшей уголовную полицию в некомпетентности и бездействии. Сейчас вы могли бы взять реванш. Но что это вам теперь даст? Все давно забыли о деле Рубироза. Черная хроника каждый день подбрасывает новую пищу, ненасытно поглощаемую этим миром.

Я обещал Франческо позаботиться о его семье. Что вы мне скажете на это? — многозначительно спросил раввин.

Комиссар медленно встал:

— Скажу, что жизнь, как бы абсурдна и горька она ни была, стоит того, чтобы прожить ее. Она всегда готова преподнести нам что-нибудь новое. Позвольте мне поблагодарить вас, — говорил он, уже направляясь к двери, — за то, что вы сняли с меня эту тяжесть. Я ведь даже не состою больше в оперативной полиции. Меня интересовало уже не раскрытие преступления, а только сами детали этого дела. Случалось, что я целыми ночами перебирал в памяти все обстоятельства этой истории, все мало-мальски значительные детали, строил гипотезы, пытаясь найти какую-нибудь ошибку и решить, наконец, эту задачу. И ничего не выходило. Это дело стало для меня каким-то навязчивым кошмаром. Теперь, наконец-то, благодаря вам, все стало ясно. Как же это оказалось просто! Однако надо было еще добраться до этой простоты. Да, синьор Аарон. Вы правы: пусть мертвые хоронят своих мертвецов.

— Это мудрое решение. Благодарю вас.

— А если бы я оказался не так мудр?

— Тогда, к великому моему сожалению, мне пришлось бы заключить с вами соглашение по поводу «пяти трупов в поисках автора»[46].

— Неплохое название для детективного романа с шумным успехом, — заключил комиссар, и оба рассмеялись.

Эпилог

Червиниа, 18 Декабря 1991 года

Было уже десять часов утра и холодные лучи бледного зимнего солнца освещали Розовое Плато.

Порывистый ветер то и дело вздымал сухой снег, секущий лицо и мешающий видеть.

Термометр показывал только −18°, но из-за ветра холод становился невыносимым.

Комиссар Ришоттани спокойно сидел на безлюдной террасе горнолыжной гостиницы, предаваясь своим мыслям. Непогода не раздражала его.

Вдруг он напрягся: стройная женская фигурка, появлявшаяся и исчезавшая в снежных завихрениях на склоне горы привлекла его внимание. Длинные волосы, перехваченные ленточкой, уверенные смелые движения лыжницы напомнили ему Джулию.

Грусть накрыла его волной. И ненависть вновь закипела в крови. Ему казалось, что чья-то невидимая рука сжала сердце. Он почувствовал вдруг, как непоправимо глубоко его одиночество. Почувствовал то, что хотел бы забыть и не мог забыть.

Он спрашивал себя, когда же ненависть оставит его. И сам себе отвечал: к сожалению, никогда. Люди родятся, живут и умирают, унося с собой самые разные чувства. Тащат за собой этот багаж своих чувств через всю жизнь, то освобождая свои чемоданы, то вновь заполняя их до отказа, Радость, надежда, любовь, ненависть, благородство, эгоизм сменяют друг друга.

В его багаже — только ярость и ненависть, все остальные чувства он потерял по дороге.

Прав был старый Аарон: теперь Ришоттани хорошо знал, что значит страдать и ненавидеть. Именно поэтому он согласился не открывать имя виновного в туринских убийствах.

Такая ненависть, как у Франческо заслуживала уважения.

Он вновь вспомнил слова раввина: «Настоящая ненависть подобна реке, которую питает тысяча притоков». Перед его глазами вставало лицо старого Аарона, на котором, казалось, запечатлелись все несчастья и унижения, испытанные его народом. Усталое, измученное лицо человека, несущего на себе груз тысячелетних страданий. Как ему удалось догадаться о «пяти трупах в поисках автора»?

Понятно еще те двое из ДИГОСа и начальник управления, но вице-префекты Генуи и Венеции? Один покончил с собой, другой упал с балкона седьмого этажа, и ни у кого не возникало ни малейших подозрений.

Его верный сообщник — велосипед — незаметно ускользал от расследования, по привычке занимавшегося поисками преступника с машиной, мотоциклом и т. д.

А вот раввин догадался.

Время шло, а жажда мести только росла в нем. Что это было, спрашивал он себя: ярость питала его ненависть, или же наоборот, ненависть возбуждала ярость и неудержимое желание убивать?