Лучшее за год 2003. Мистика, магический реализм, фэнтези

Изображенная в коптском стиле фигура под текстом имела имя: Давитеа Рачочи Адониэль. Она ничем не напоминала фигуру на карте, зажатую в моей руке; подобного рода изображения можно увидеть на древних наскальных рисунках в пещерах. Однако она имела имя. А названия этой карты я никогда не узнаю.

Ну, так я буду называть ее Наименьший козырь, решила я.

Двигатель парома, дрожащий под моими ногами, сбавил обороты и загудел тоном ниже, когда мы приблизились к берегу Аранбега. Я заложила карту в томик Лорки, засунула книгу в сумку и стала ждать, когда мы причалим.

Я оставила свой старенький пикап на обычном месте, на парковке за универсамом. Зашла в магазин и купила французскую булку и бутылку токайского. К этому вину меня приучила Джулия; теперь здесь заказывали токайское специально для меня.

— Собираешься работать ночью? — спросила Мери, владелица магазина.

— Ага.

Уже совсем стемнело. Я ехала по неровной гравийной дороге, делившей остров на южную и северную части: обжитую и пустынную. Чтобы добраться до Зеленого пруда, нужно свернуть с главной дороги на ухабистую грунтовку, которая вскоре превращается в подобие размытого сухого русла реки. Она кончается на подъезде к небольшому лесу полуторавековых сосен. Здесь я парковала машину и остальную часть пути, четверть мили, шла пешком — под высокими ветвями, которые беспрестанно покачивались, производя неумолчный шум, похожий на тихий рокот моря в безветренный день. Сосны сменяются березами; в рощице деревьев, похожих на выбеленные временем кости, растет папоротник высотой до колена. Еще сто футов — и вы выходите на берег Зеленого пруда и видите Уединенный Дом на сером островке, воплощенную мечту о безопасном убежище. Обычно именно здесь последние остатки моего страха улетучивались, рассеивались на прохладном ветерке при виде дома моего детства и деревянной плоскодонки на берегу в нескольких футах от меня.

Но сегодня тревога осталась. Нет, не тревога в полном смысле слова, а, скорее, смутное беспокойство, очень медленно превратившееся в предчувствие. Но предчувствие чего? Я задумчиво смотрела на Уединенный Дом в окружении пышных астр и желтых рудбекий, на запущенный сад, который я намеренно никогда не пропалывала и не поливала. Поскольку хотела сохранить иллюзию дикой природы, хотела сделать вид, будто в мире есть вещи, от меня не зависящие. И внезапно мне захотелось увидеть еще кое-что.

Если вы дойдете до противоположного берега маленького озера (я редко туда хожу), вы обнаружите, что находитесь на длинном каменистом склоне морены, уходящий вниз, в воды Атлантического океана. Здесь растут редкие белые сосны и березы, а также древние белые дубы — собственно говоря, несколько последних белых дубов, сохранившихся во всем штате: остальные были вырублены еще век назад, на мачты для шхун. Деревья поменьше — главным образом, красные дубы и немногочисленные сахарные клены — в свое время порубили на дрова и текущий ремонт Уединенного Дома, и потому теперь с одного места здесь открывается вид на всю юго-восточную оконечность острова и океан. Блестящие серые скалы, и за ними пустота, сплошная тьма, которая может быть туманом, морем или краем света.

Такой вид открывается с выступающего на поверхность пласта гранитной породы, который мать называла Террасой. В туманный день, если вы стоите там лицом к Уединенному Дому, у вас возникает иллюзия, будто вы смотрите с одного острова посреди пустынного океана на другой. Повернувшись, вы видите лишь тьму. Море здесь слишком беспокойное для прогулочных яхт и слишком неблагоприятное для рыболовецких траулеров. Рыбные ресурсы в местных водах давно истощились, и сколько бы часов или даже дней подряд вы ни всматривались в даль, вы не увидите ни единого огонька — ничего, кроме звезд и, возможно, мигающего красного глазка самолета, летящего по трансатлантической воздушной линии в Гандер или Лондон.

Этот вид нагонял на меня страх, хотя я неизменно показывала его всем своим гостям, прибывшим на остров в первый раз, и подсказывала, где лучше сесть на террасе.

— В ясный день отсюда можно увидеть Ирландию, — частенько говорила Катрин. Смысл шутки заключался в том, что на островах Мэна крайне редко выпадали ясные дни.

Конечно, сегодня тоже день стоял не ясный, и вообще уже наступил вечер, и с запада плыли высокие серые облака. Только далеко на востоке небо над горизонтом слабо светилось сине-фиолетовым, словно внутренняя перламутровая поверхность двустворчатой ракушки. Ветер шевелил ветви старых сосен у меня за спиной, и я слышала тихий шелест березовых листьев. Где-то неподалеку тявкнула лиса. От этого звука у меня по коже поползли мурашки.