Лучшее за год 2003. Мистика, магический реализм, фэнтези

Я заранее вытащила из морозилки и положила оттаивать маленький бифштекс. Я раскалила чугунную сковородку, бросила на нее бифштекс и обжарила: две минуты с одной стороны, две с другой. Я ела, стоя у раковины, отрывая зубами куски мяса, все еще прохладного и сочащегося кровью внутри. В одинокой жизни есть свои прелести. Я выдула кварту обезжиренного молока, проглотила пару таблеток ибупрофена и капсулу витаминного комплекса с высоким содержанием железа, легла в постель и мгновенно провалилась в сон.

Основная концепция цикла романов «Пять окон, одна дверь» заключается в том, что одна и та же история рассказывается снова и снова с разных точек зрения: меняются рассказчики, обстановка, моральные принципы и политические убеждения персонажей. Даже сам город постоянно меняется — например, любимое бистро пожилого любовника Нолы, Ханса Лиепы, иногда находится в конце Тафнел-стрит, а в другие разы вдруг оказывается в глухом переулке близ Эль-Баз-бульвар. Там есть эпизоды, представляющие собой наглые перепевы шекспировских сюжетных ходов: бурное примирение Мейбл с отцом; решение Нолы Флин уйти в кармелитский монастырь, принятое после встречи с маленьким слепым Келсоном; воскресение из мертвых Роберто Метрополя; даже исправление запредельно порочного Элвела, который, согласно черновым записям, найденным после смерти Фокса, должен был жениться на Мейбл и усыновить ее шестерых детей, старший из которых впоследствии станет папессой Тукахое, Амантиной, и первой святой, канонизированной Новой католической церковью.

Том пятый, «Ardor ex Cathedra»,[50] остался незаконченным к моменту смерти Фокса. Он написал первые две главы, и у него в кабинете нашли коробку, где хранились таблицы с нарисованными от руки генеалогическими древами, черновые наброски с характеристиками героев, карта города и даже список имен новых персонажей — Билли Тайлер, Гордон, Маккензи-Харт, Полетта Худек, Рубен Кирстайн. Издатель Фокса собрал все сохранившиеся материалы в бездарный последний том, который вышел в свет через год после смерти Фокса. Я купила книгу, но она производила жалкое впечатление, словно оплавленный почерневший кусок стекла, оставшийся от уничтоженного пожаром витража. Все же я поставила том на полку в своей спальне, рядом с прочими: пять томов в одинаковых суперобложках: алые буквы названий на ярком сине-фиолетовом фоне и имя автора внизу, напечатанное золотом.

Мне приснилось, будто я слышу тявканье лисы; а возможно, неподалеку от дома действительно тявкала лиса. Я перевернулась на другой бок и застонала, когда задела бедром простыню. Тампон отклеился во сне. Я пошарила рукой под одеялом, нашла комок липкой коричневой марли и бросила его на пол. Потом села и протерла глаза. Уже наступило утро. Мелкие дождевые капли на оконном стекле сверкали серебром. Я посмотрела на бедро. Татуировка покрылась крохотными струпьями, но лишь местами. Фигура коленопреклоненного мужчины очерчена четкими твердыми линиями; оранжевый ореол блестит, словно покрытый прозрачным лаком. Я встала, прохромала в ванную, присела на край ванны и осторожно ополоснула бедро теплой водой, смывая струпья мертвой кожи и засохшей крови. Потом досуха промокнула наколку полотенцем, нанесла на нее тонкий слой антибактериальной мази и поковыляла на кухню варить кофе.

Я снова услышала звук: но вовсе не лисье тявканье, а легкий стук в окно. Я не сразу поняла, что по оконному стеклу постукивает корзинка, использовавшаяся в Уединенном Доме для передачи сообщений. Это устройство изобрела Блеки сорок лет назад: движущаяся на блоках бельевая веревка, натянутая между Уединенным Домом и березой на противоположном берегу. На ней висела маленькая плетеная корзинка, в которой лежал пластиковый пакет на молнии с фломастерами и блокнотом. Человек на другом берегу писал записку и отправлял корзинку к дому; она постукивала по окну, извещая о прибытии посетителя. Все лучше, чем рвать глотку; вдобавок таким образом обитатели Уединенного Дома получали возможность прятаться от незваных гостей.

Я уж и не помнила, когда корзинкой пользовались в последний раз. Теперь у меня был мобильный телефон, и клиентки записывались ко мне за много месяцев вперед. Я совсем забыла про бельевую веревку.

Я подошла к окну и выглянула наружу. За ночь спустился туман; на севере острова стонал туманный горн. Сегодня никто не покинет Аранбега. Я с трудом различала противоположный берег пруда, белые стволы берез, окутанные плотным серым туманом. Я никого не видела.

Но корзинка действительно болталась между окном и передней дверью. Я открыла окно, высунула руку, сметая в сторону густую паутину, провисшую под тяжестью долгоножек и москитов, и дотянулась до корзинки. Внутри находились пластиковый пакет и блокнот. Вытащив последний, я поморщилась: влажные страницы слиплись в брикет голубовато-зеленой массы.

Но к обложке блокнота прилип сложенный листок желтой бумаги. Я развернула его и прочитала записку, написанную четкими печатными буквами: