Лучшее за год 2006: Научная фантастика, космический боевик, киберпанк

— Если ты и упырь, так такого хилого еще поискать надо, — сказал он. — И зачем только она тебя держит?

Эмиль не ответил.

* * *

Вскоре после полудня кибитки остановились; а спустя примерно час дверь повозки отворилась, и на пороге возникла Амонет с охапкой одежды.

— Вот, — сказала она, швырнув ее Голеску.

Бесстрастный взгляд Амонет остановился на Эмиле, который еще сильнее съежился, словно прячась сам в себя от потока света. Она сняла одну из своих шалей и накинула на беднягу, накрыв с головой. Голеску, натягивавший брюки, посмотрел на нее с удивлением.

— Я тут как раз думал, мадам, не нужно ли мне носить крестик, чтобы защититься от нашего маленького друга, — проговорил он. — Или лучше дольку чеснока?

— Он любит темноту, — ответила Амонет. — Вы должны мне за одежду три пиастра.

— Видите ли, это не совсем то, к чему я привык, — сказал Голеску, протискивая плечи в рубаху. — Грубое домотканое полотно. А где мы?

— В двадцати километрах от того места, где мы были вчера, — ответила Амонет.

«Слишком близко», — с беспокойством подумал Голеску. Пока он одевался, Амонет повернулась к нему спиной. Голеску поймал себя на том, что, застегивая пуговицы, разглядывает ее фигуру. Теперь, когда не было видно угрюмого лица, стало ясно, что в остальном Амонет очень хороша. Только у молодой женщины могло быть такое подтянутое тело. Сколько же ей на самом деле лет?

Обув башмаки, Голеску выпрямился, подкрутил усы и втянул брюшко. Затем извлек из соломенного бюста золотое колечко.

— Вот, возьмите. Прими этот дар, о цветок древнего Нила, — торжественно произнес Голеску и, взяв Амонет за руку, надел колечко ей на палец.

Она тут же отдернула руку и повернулась так стремительно, что ветер засвистел. На миг в ее глазах вспыхнуло пламя, и даже если это было скорее отвращение, нежели страсть, — что ж, Голеску удалось вызвать у нее хоть какое-то чувство.

— Не прикасайтесь ко мне, — сказала она.

— Я просто расплатился! — запротестовал Голеску, довольный собой. — Моя чаровница, это кольцо стоит куда больше, чем вы отдали за костюм!

— Оно воняет, — скривилась Амонет, сдергивая кольцо.

— Золото может позволить себе дурно пахнуть, — ответил Голеску.

Настроение его взмыло ввысь, как воздушный шарик.

* * *

Голеску без приглашения взобрался на козлы рядом с Амонет, и кибитки покатились дальше, следуя изгибам дороги, проложенной по берегу реки.

— Милая мадам, вы не пожалеете о своей доброте, — начал Голеску, — Столп силы и неисчерпаемый источник полезных советов — это обо мне. О другой вашей профессии, свидетельства которой я нашел в задней повозке, я вас расспрашивать не буду, ибо мое второе имя — Деликатность, но скажите, каковы доходы от вашего гадального предприятия? Зарабатываете ли вы столько, сколько желаете?

— Расходы я покрываю, — отозвалась Амонет.

— Пфуй! — махнул рукой Голеску. — Тогда вы, очевидно, получаете гораздо меньше, чем заслуживаете. А как вы гадаете? На картах? Глядите в хрустальный шар? Привораживаете?

— Читаю по руке, — ответила Амонет.

— Гадание по руке особых расходов не требует, — заметил Голеску. — С другой стороны, и на клиентов большого впечатления не производит. Если, конечно, вы не рисуете перед ними чарующие картины блистательного будущего или не предупреждаете их об ужасных несчастьях, избежать которых они могут исключительно с вашей помощью. И простите мне мою прямоту, но вы, судя по всему, женщина немногословная. Где же ваш блеск? Где огонь?

— Я говорю им правду, — сказала Амонет.

— Ха! Старая песня про то, что вы-де во власти древнего проклятия, которое не позволяет вам лгать? Нет-нет, милая мадам, эта тактика себя исчерпала. Я предлагаю вам совершенно новый подход! — заявил Голеску.

Амонет покосилась на него, непостижимая, как змея.

— То есть?

— То есть прежде чем его выработать, мне нужно понаблюдать за вашими клиентами, — ответил Голеску.

— Понятно, — буркнула Амонет.

— Хотя «Вещая египтянка» — хорошее название для вашего предприятия, — признал Голеску, — Есть в нем определенная теплота. Но и величие тоже. На этом можно сыграть. Ну и где же ваша теплота?

— У меня ее нет, — заявила Амонет. — А вы меня раздражаете.

— Что ж, тогда taceo, милая мадам. Это по-латыни «я умолкаю», знаете ли.

Ее губы снова изогнулись.

Кибитки тряслись дальше, а Голеску тем временем решил изучить лицо Амонет. Видимо, она еще молода: кожа у нее была гладкая, в волосах ни единой седой пряди, а над губой — ни намека на усики. Об уродливой женщине можно сказать «У нее нос крючком», или «У нее тонкие губы», или «У нее близко посаженные глаза». Об Амонет ничего такого сказать было нельзя. И ничего другого тоже нельзя было сказать, поскольку, как бы внимательно ни вглядывался Голеску, он видел лишь тень и испытывал полнейшее смятение.

* * *