— Тут написано, что суп чернина[39]
у них божественный, — объявил Голеску, изучая меню, — Ха-ха, а он подумал, будто мы семья Прелестно, правда? Вы — Матушка Гадалка, а я…— Папаша Врун, — зевнула Амонет.
— Принимаю за комплимент, — сказал Голеску. — Ну и ну, здесь есть французская кухня: Boudin noir. А для посетителя с отменным аппетитом — Blutwurst.[40]
А чего вы так боитесь, мадам? Кто может узнать нашего крошку-гения? Ведь он не наследник престола, которого вы украли из колыбели?Амонет вскинула на него злобный взгляд. Голеску испуганно выпрямился.
— Вы шутите! — воскликнул он. — А впрочем… Бог его знает, у него достаточно признаков вырождения, чтобы оправдать самую голубую кровь…
Рядом материализовался официант, ловко откупоривая запыленную бутылку.
— Очень старое вино, — сообщил он, демонстрируя этикетку.
— «Эгри Бикавер», — прочитал Голеску, — Хорошо. У вас есть «венские» сосиски? Наш маленький принц ничего больше не ест.
— Хочу картошку, — донесся из-под черной шали голос Эмиля.
— Посмотрим, что можно сделать, — сказал официант и глазом не моргнув, но улыбка под жуткими усами стала чуть шире, — Мадам?
Амонет произнесла что-то на неизвестном Голеску языке. Официант пугающе хохотнул и сделал запись в блокноте, который возник как-то из ниоткуда.
— Прекрасный выбор. Господин?
— Blutwurst. Я посетитель с отменным аппетитом, — сказал Голеску.
— Конечно, — кивнул официант и испарился.
Голеску подался вперед и зашептал:
— Неужели вы действительно украли его из…
— Ой, гляди, цыганка! — закричала молодая женщина.
К столику подскочила влюбленная парочка, вышедшая проветриться на ночь глядя. Молодой человек нагнулся к Амонет из прохода и спросил:
— Эй, цыганка, что нас ждет? Будем ли мы любить друг друга до гроба?
— Вам осталось жить три дня, — мрачно произнесла Амонет.
Девица ойкнула, парень побледнел и ругнулся вполголоса. Они исчезли в ночи.
— Зачем вы сказали им такое? — потрясенно спросил Голеску.
Амонет пожала плечами и налила себе вина.
— А зачем мне лгать? Три дня, три часа, три десятилетия. За ними все равно приходит Смерть. Я им всем это говорю. А почему бы и нет?
— Неудивительно, что дела у вас идут так вяло! — заметил Голеску. — От вас же ждут хороших предсказаний!
— А зачем мне лгать? — повторила Амонет.
Голеску ошарашенно потеребил усы.
— Почему вы так говорите? — промолвил он наконец. — Зачем вы притворяетесь, будто ничего не чувствуете? Ведь вы же любите маленького Эмиля, правда?
— Я люблю Эмиля?! — изумленно переспросила она, а затем ядовито улыбнулась. — Да разве можно любить такую тварь? Все равно что вас.
У стойки, словно подчеркивая презрительную реплику Амонет, взвизгнула какая-то женщина.
Голеску отвернулся. И тут же принялся залечивать уязвленное самолюбие, под другим углом рассматривая ее слова, выражение лица и тон, так что к тому моменту, когда официант вернулся с подносом, ему практически удалось переписать всю сцену, превратив ее чуть ли не в трогательное объяснение.
— А вот что у нас для милого юноши, — провозгласил официант, поднимая крышку с блюда. — «Сосиски по-венски», жаренные на вертеле!
На блюде высилось искусное сооружение из «венских» сосисок на деревянных шпажках, воткнутых в Целый курган картофельного пюре.
— Ну разве не прелесть? — спросил Голеску. — Эмиль, скажи дяденьке «спасибо».
Эмиль ничего не ответил, но потянулся к тарелке.
— Он говорит «большое спасибо», — пояснил Голеску, когда из-под шали донеслось чавканье.
Перед Амонет официант поставил тарелку с обжаренными кусками какого-то животного, почерневшими до полной анонимности.
— Мадам… господин, — продолжал официант, ставя блюдо перед Голеску.
Тот вздрогнул и заморгал: на какой-то миг ему показалось, что
— Обязательно приберегите местечко для десерта, — посоветовал официант.
— Вам тоже осталось жить три дня, — сказала ему Амонет.
Официант от души рассмеялся.
Они отправились на следующую ярмарку и два дня спустя приблизились к окраинам очередного городка. Там Амонет свернула с дороги на пустырь и, вытащив из-за пазухи небольшой кошелек, вручила его Голеску.
— Идите купите провизии, — приказала она, — Мы будем ждать здесь.
Голеску хмуро глянул на кошелек и потряс им возле уха.
— Негусто, — отметил он. — Но это ничего, мое сокровище. Теперь у вас есть мужчина-добытчик.
— Купите картошки, — велела ему Амонет.
— Конечно, мой самоцвет, — ответил он и с улыбкой спрыгнул на землю.
После чего послушно двинулся в город.
— Не то чтобы она бессердечна, — говорил он себе. — Просто за ней надо как следует поухаживать, вот и все. С ней никто и никогда не обращался по-доброму. Пора, Голеску, забросить ведро в колодец твоего обаяния.