Лучшее за год 2006. Научная фантастика, космический боевик, киберпанк

Голеску не сразу сообразил, что рассказ закончился, он слишком увлекся, представляя себе, как Амонет бежит по берегу Нила с обнаженной грудью. Однако Голеску встряхнулся, собрался с мыслями, поместил всю историю в рубрику «Затейливая метафора» и попытался вернуться к делам реального мира.

— Так вот что касается Черта, моя сладкая, и всех тех воров и убийц, — сказал он, когда Амонет запихнула в рот еще горсть шоколадных конфет, — что приносят тебе краденый товар. Ты сбываешь его Черту?

Амонет не ответила — она жевала и глядела в огонь.

— Что будет, если ты не довезешь товар до Него? — допытывался Голеску. — К примеру, спрячешь где-нибудь и продашь сама?

— Зачем? — отозвалась Амонет.

— Чтобы разбогатеть! — воскликнул Голеску, начиная жалеть, что так сильно накачал ее шампанским. — Чтобы не жить в нищете и несчастии!

Амонет снова расхохоталась — словно трескающийся лед.

— Деньги ничего не меняют, — сказала она. — Ни для меня, ни для тебя.

— А где он живет, этот твой метафорический Черт? — спросил Голеску. — В Бухаресте? В Кронштадте?[41] Хочешь, я поговорю с ним от твоего имени, а? Немножко припугну? Подниму вопрос о пересмотре условий контракта? Я это умею, моя сладкая. Почему бы мне не поговорить с ним как мужчине с мужчиной?

Это вызвало у Амонет такой взрыв жуткого смеха, что она даже уронила коробку.

— И почему бы нам с тобой не извлечь настоящую выгоду из талантов нашего драгоценного крошки Эмиля? — продолжал Голеску. — Какие-нибудь фокусы с цифрами, а? И можно открыть побочное производство любовных напитков, средств от облысения. Мне тут одна птичка напела, что так можно заработать целое состояние, — добавил он с хитрой ухмылкой.

Смех Амонет оборвался. Верхняя губа поднялась, обнажив зубы.

— Я тебе сказала — нет. Эмиль — тайна.

— И от кого же, мадам, мы его прячем? — поинтересовался Голеску.

Амонет только покачала головой. Потом пошарила в пыли, отыскала коробку и вытащила из нее последние конфетки.

— Он найдет, — пробормотала она, ни к кому не обращаясь. — И заберет его у меня. Несправедливо. Его нашла я. Жалкий недоумок — рыщет под холмами. Высматривает ведьмины круги. Поверил в сказки! А надо было все это время искать в лечебницах! Враг говорит: вот, смотрите, мадам, у нас есть маленький гений, который считает себя упырем. И я его увидела — и сразу узнала: большие глаза, большая голова, и я поняла, чья кровь течет в его жилах. Священный грааль Эгея, но нашла его я. С какой стати мне его отдавать? Если уж кто-то и может отыскать лазейку, так это он…

«Опять эти чертовы метафоры», — подумал Голеску.

— Кто такой Эгей? — спросил он, — Это настоящее имя твоего Черта?

— Ха! Он, конечно, спит и видит… меньшее из двух дьяволов… — Дальше она залопотала что-то невразумительное.

Хотя нет — прислушавшись, Голеску уловил слоги, которые шипели и скользили, слагаясь в слова неведомого наречия.

«Еще чуть-чуть — и она просто свалится!» — осенило Голеску.

— Пойдем, моя прелестница, уже поздно, — проворковал он своим самым соблазнительным голосом. — Пора в постельку.

Он притянул Амонет поближе, на ощупь выискивая ходы в ее одежде.

И вдруг оказалось, что он лежит на спине, а над ним парит призрак. Пламенные очи и клыки, черная тень — то ли плащ, то ли крылья, смертоносные когти, занесенные для удара. Он еще успел услышать пронзительный вопль, а потом раздался взрыв, и бархатная чернота разлетелась искрами.

* * *

Открыв глаза, Голеску увидел предрассветную мглу, тусклую синеву, уже лишенную звезд. Он сел, морщась от боли. Одежда вымокла от росы, в голове гудело, и он никак не мог сфокусировать взгляд.

От остывшего кострища поднималась тонкая струйка дыма. Эмиль смирно сидел на том же месте, что и ночью. Он глядел на восток и тихонько скулил, лицо у него застыло от ужаса.

— О Господи и все Твои ангелочки, — простонал Голеску, ощупывая голову. — А что ночью-то было, а?

Эмиль не ответил. Голеску покопался в сумеречных закоулках памяти, которая, учитывая контузию, была не в лучшем состоянии. Он заключил, что попытка соблазнения в целом удалась. Впрочем, как наглядно показывала шишка на лбу, что-то все-таки пошло не так, однако…

Эмиль заплакал, заламывая руки.

— Да что с тобой? — раздраженно спросил Голеску, перекатываясь на живот и поднимаясь на четвереньки.

— Солнце, — хныкал Эмиль, не отрывая взгляда от зарева на горизонте.

— А ты нынче без защитного костюма, да? — проворчал Голеску, осторожно вставая. Он скривился и схватился за голову. — Скажи мне, миниатюрный бессмертный, улыбнулась ли мне удача прошлой ночью? И имеешь ли ты представление, куда подевалась наша черная мадам?

Эмиль только всхлипнул и закрыл лицо руками.

— Ладно, ладно, идем, я положу тебя в твой уютный теплый гробик, — сказал Голеску, отряхивая одежду. — Пошли!

Эмиль торопливо подбежал к нему. Голеску открыл дверь повозки, и бедняга, бросившись внутрь, мгновенно исчез в ящике под койкой Амонет. Дверцу он захлопнул за собой с грохотом. Груда тряпья на койке шевельнулась. Амонет рывком села и уставилась на Голеску.