Взгляды их встретились. «Она тоже не помнит, что было ночью!» — подумал Голеску, и его охватило такое ликование, что мозг забился, словно сердце.
— С вашего позволения, мадам, — произнес он лишь с легкой тенью сожаления. — Я просто укладывал крошку Эмиля в постельку. Вы оставили его на улице, и он сидел там всю ночь.
Он поднял руку, чтобы снять шляпу, но ее не оказалось на месте.
— Вон! — приказала Амонет.
— Сию секунду, мадам, — ответил Голеску и ретировался со всем достоинством, на которое только был способен.
Он закрыл дверь и заметил свою шляпу — она висела на терновом кусту в добрых десяти футах от места, где Голеску лежал.
— Да, должно быть, славно провели время, — сказал он себе, начиная ухмыляться. — Ах, Барбу, старый ты греховодник!
И хотя голова у него болела так, словно намеревалась вот-вот треснуть, он улыбался все время, пока собирал хворост и разводил костер.
Во время ярмарок на перекрестках больших дорог и в дни почитания святых они ставили свои черные повозки рядом с пестрыми. Амонет предсказывала будущее. Задняя кибитка понемногу снова наполнялась краденым товаром, так что Голеску спал на скатанных коврах и гобеленах, а святые с икон пристально наблюдали за его сном. Вид у них был перепуганный.
О той ночи у костра Амонет не заговаривала. И тем не менее Голеску воображал, будто ее обращение с ним изменилось, отчего самомнение его росло: он замечал странное беспокойство в ее глазах, замешательство, которое в человеке менее суровом сошло бы за смущение.
— Она мечтает обо мне, — заявил он однажды вечером Эмилю, поправляя костер. — На что спорим? Она жаждет меня, но гордость не позволяет ей сдаться!
Эмиль ничего не ответил — лишь глядел, как закипает вода для его вечерней картошки.
Из повозки показалась Амонет. Она подошла к Голеску и швырнула ему клочок бумаги.
— Завтра приезжаем в Кронштадт, — сказала она. — Пойдете в город. Купите все по списку.
— А где прикажете все это искать? — заныл Голеску, изучая бумагу. — В алхимической лаборатории? Про половину я вообще не знаю, что это такое. Кроме, конечно… — Он посмотрел на Амонет снизу вверх, пытаясь скрыть улыбку. — Шоколаду желаете? А какого? Со сливочной помадкой? С коньяком? Грильяж?
— Нет, — ответила Амонет, поворачиваясь к нему спиной. — Мне нужна плитка простого горького шоколада. Найдите кондитера, договоритесь, чтобы продал из своих запасов.
— Хе-хе-хе, — со значением произнес Голеску, но Амонет не обратила на него внимания.
Хотя Кронштадт был крупным городком, разросшимся за пределы стен средневековой крепости, Голеску понадобилось три ходки в три разные лавки, чтобы раздобыть из списка все кроме шоколада. Да и за шоколадом он охотился битый час, и ему понадобилось все имеющееся коварство и терпение, чтобы уговорить помощника кондитера продать ему плитку простого горького.
— Можно подумать, я военную тайну выпытывал, — ворчал себе под нос Голеску, плетясь прочь с ароматной плиткой весом полфунта, завернутой в вощеную бумажку. — Пфуй! Голеску, непростительное расточительство тратить талант на подобные глупости! Кто ты такой, мальчик на побегушках, что ли?
Вернувшись в лагерь за городом, он не получил ничего похожего на благодарность, которую ожидал. Амонет выхватила у него из рук сумку и тут же начала в ней рыться, а он стоял рядом, переминаясь на натруженных ногах. Амонет вытащила шоколад и уставилась на него. Она еле заметно дрожала, и ноздри ее раздувались. Голеску подумал, что от этого она стала до странности похожа на лошадь.
— Я так понимаю, ужина вы мне не приготовили? — поинтересовался он.
Амонет вздрогнула и повернулась к нему с таким выражением лица, словно он попросил у нее жареного младенца под соусом из каперсов.[42]
— Нет! Возвращайтесь в Кронштадт. Купите себе что-нибудь в трактире. И вообще заночуйте там. Я не хочу видеть вас два дня, понятно? Возвращайтесь на третий день на рассвете.
— Ясно, — оскорбленно буркнул Голеску. — Но в таком случае я должен забрать свои вещи и сбережения, не так ли? Не то что я вам не доверяю, конечно, но…
В ответ Амонет лишь повернулась и исчезла в повозке, прижимая сумку к груди.
Однако, когда Голеску собрал узелок и зашагал прочь, на душе у него потеплело. Деньги, смена одежды и полное отсутствие интереса полиции!
Он не особенно беспокоился, что в его отсутствие Амонет решит уехать. У тех, кто кормится на дороге, не так уж много мест, где можно промышлять, а Голеску был в числе этих людей достаточно долго, чтобы изучить все ярмарки и цирки, которые они объезжали из года в год. Нужно всего-навсего следовать за кибитками, и рано или поздно он снова наткнется на Амонет. Если, конечно, она не оставит кочевую жизнь и не осядет где-нибудь; тогда найти ее будет не легче, чем яйцо в пургу. Или пузырек чернил в угольной яме. Или… подобными похожими непохожестями Голеску развлекался добрую милю.