Лучшее за год 2007. Мистика, фэнтези, магический реализм

— До кувшина мне не дотянуться, он на верхней полке. Не дерзи. — Она была счастлива, что раздобыла молоко. — Можешь попить немного на завтрак.

— Попью, когда буду готова. Сперва мне надо прилечь на часок. Прогулка была тяжелой, ночь долгой, я вымоталась до предела.

— Нет, не ходи в свою комнату, останься здесь, приляг на полу, составь мне компанию…

— Если тебя нужна компания, приходи посидеть в моей комнате; мне просто необходимо прилечь, — ответила девушка уже из коридора. Удаляясь от гостиной, она все повышала и повышала голос.

И крик ее разбудил мужчину.

— Ну вот, теперь ты все испортила, — сварливо пробурчала Мими. — Он еще не совсем готов, чтобы его убить. Он даже еще не готов встать.

Дубовик сидел на полу, обвив ручками-веточками курок винтовки. Мими не поняла, заметила его Доминик или нет. Возможно, для нее он выглядел всего лишь горкой ломаных прутьев; в сущности, при дневном свете он и старухе больше всего напоминал охапку хвороста.

— Ты захватила в плен германца? — удивилась Доминик. — Какая ты у меня способная, бабуля. Только вот зря ты отдала ему мою постель. Положила бы его в свою.

— Он сам выбрал твой матрас, без всякого приглашения, а мое белье все отправилось в город, или в ад, или еще куда-нибудь. Уйди отсюда, девочка.

— Он очень слаб, — заметила Доминик, частенько возившаяся с больными овцами и отказывающимися сосать вымя ягнятами. — А рану ему явно зашивал какой-то полуслепой криворукий недоумок.

— Попробовала бы ты справиться без света и со скрюченными артритом пальчиками!

— Ох, бабуля, это сделала ты? Я горжусь тобой.

Доминик двинулась вперед, едва не наступив на дубовика, она перешагнула винтовку. Солдат не выглядел ни испуганным, ни заинтересованным, но он по крайней мере очнулся и следил взглядом за девушкой, пересекшей комнату и присевшей на кровать.

— Думаю, в первую очередь его нужно хорошенько помыть, а потом дать ему то молоко.

— Я еще не собралась с силами, чтобы заняться насосом, — проворчала Мими Готье. — Я сама только что проснулась, — Тон ее стал тверже. — Доминик, этот человек — солдат вражеской армии, выгнавшей твоих родителей из нашего дома. Ты не можешь промыть его раны и посадить выздоравливать на солнышко, точно в пансионе для инвалидов. Мы должны пристрелить его и избавиться от тела. Подозреваю, его приятели через день-два вернутся за ним.

— У него красивые глаза, — ответила Доминик. — Доброе утро. Ты меня слышишь? Ты понимаешь меня?

— Imbécile![7] — Мими Готье не находила достаточно сильных слов, чтобы выразить степень своего изумления. — Доминик, убирайся от него! Я тебе запрещаю! Не болтай с ним! Это помощь врагу, преступление против твоей семьи, преступление против Франции!

— Он человек, истекающий кровью в моей постели, — сказала девушка. — И я не собираюсь представлять его папскому прелату. Бабушка, пожалуйста. Guten Tag?

Услышав приветствие на немецком, солдат моргнул. Голова его слегка дернулась, словно от приступа боли — боли, напоминающей человеку, что он все еще жив.

— Guten Tag? — прохрипел он в ответ.

— Давай молоко, — бросила внучка, — Принеси его сюда, бабуля.

— Я хранила его для древесного эльфа, — без всякой надежды воспротивилась Мими Готье.

— Какого еще древесного эльфа?

Мими Готье больше не могла говорить, да ей и нечего было сказать. Она просто показала на пол. Но ее внучка не смотрела. Дубовик лежал возле винтовки, вытянувшись, прижимаясь шипастыми конечностями к длинному стальному дулу, к поцарапанной полировке деревянного приклада.

— Ему молоко нужнее, чем нам, — пробормотала старушка, но она и сама знала, что голос ее слишком слаб и Доминик не услышит.

Ферма мертва, — мысленно обратилась она к дубовику.

Как и ты, — безмолвно ответил он, — Или почти как ты. Но у тебя есть здесь дитя, которое найдет способ выжить и продолжить жизнь, и ради этого стоит задержаться на белом свете, а у меня ничего нет.

Я сама принесу тебе молока, — предложила она.

Оно не для меня. Молоко мне не нужно и никогда не было нужно, — объяснил он. — Молоко предназначалось жизни вокруг меня, а я жил на кромке этой жизни.

— Здесь холодно. Из-за дождя все отсырело, — решительно заявила Доминик. — Мы разожжем огонь, бабуля, и перетащим его в кухню, в тепло. Не волнуйся, — добавила она в ответ на горестное выражение лица бабушки. — Я не потеряла голову. И свое сердце я ему тоже не отдала. Вовсе нет. Я возьму винтовку и не выпущу ее из рук. — Одной рукой она подняла с пола ружье. А другой собрала разбросанные по половицам сучки и листья — на растопку.