— Что же теперь? — в голове Филиппа уже разворачивался план крупномасштабной кампании по внедрению новой технологии сверхдальней связи, обрастающий густой бахромой сопутствующих проектов. Если кто-то сейчас на Земле и был способен ответить на вопрос «что теперь», так это был он, но ему хотелось услышать ответ из уст отца.
И ответ пришел без задержек и паролей, превращая безмерную, невообразимую даль в пространство для диалога.
— Жить. Удивляться. Изменять мир. Все, как обычно.
КРИТИКА, ПУБЛИЦИСТИКА
Глеб Елисеев, Сергей Шикарев
Terra Incognita и Terra Fantastica
Единый подход хорошо виден и в «Сказании о Гильгамеше» или «Одиссее» Гомера: ближайшие к родине путешественника земли обрисованы правдоподобно, их населяют люди, а вот дальше начинаются области чудовищ: циклопов и гиппогрифов, аримаспов и пигмеев… Но разве не столь же похожую картину находим мы в древних и средневековых космографиях? Разве не рассказывали ирландские и норвежские мореходы, что видели на севере окраины ада и Иуду, навечно прикованного к высокой скале?
Процесс познания человеком окружающего мира был сопряжен не только с описанием географических реалий, но и с сотворением мира, лежащего за пределами известной человечеству Ойкумены. По сути, эти акты равнозначны в своем стремлении к освоению окружающего пространства.
Когда Данте Алигьери в «Божественной Комедии» изображал ад в виде огромной пещеры, заполняющей чрево Земли, а чистилище — как огромную гору, вздымающуюся к небесам на противоположной от Европы стороне нашей планеты, он выступал лишь как дотошный космограф. Никто не мог бы уличить его в бессмысленной, ни на что не опирающейся выдумке. Для средневекового европейца картина мироздания «по Алигьери» и карты, отмечающие, что «здесь обитают драконы», — это, пожалуй, наиболее точное описание окружающей его реальности.
С течением времени картина мира, восхитительным образом сочетающая объективные реалии и мифические явления, исчезнет и уже в наши дни будет обыграна в романе У. Эко «Баудолино», в котором наравне с Фридрихом Барбароссой действуют псиглавцы, кинокефалы и одноногие исхиаподы.
Роль географии свелась к описанию существующего мира, а на долю фантастики выпали тысячи уже выдуманных и только ожидающих своей очереди миров.
С развитием представлений о мире роль географических описаний изменялась от собственно равноправного субъекта фантастического повествования до сюжетного атрибута, определяющего место действия произведения. В то же время сформировались типовые жанровые сюжеты, основанные на использовании и доминировании географической составляющей, создании и описании новых миров. Совокупность таких сюжетов можно определить как «географическую фантастику». Ей и посвящены настоящие заметки.
В поисках идеального
Целый пласт произведений традиционно основан даже не на описании, а на конструировании новых географических объектов. Что делать, если утопии (в отличие от антиутопий) плохо приживаются в реальном мире?
Фактический создатель этого направления в литературе — Т. Мор, автор «Весьма полезной, также и занимательной книжки о наилучшем устройстве государства и о новооткрытом острове Утопия». «У-топос» — «нигде». И в этих-то странах «нигде» происходит действие значительного числа фантастических романов XVI–XVIII веков: у Т. Кампанеллы в «Городе Солнца» — на Тапробане (Шри-Ланке); у Ф. Бэкона в «Новой Атлантиде» — на острове Бенсалем в Тихом океане; у Э. Хэйвуд в «Воспоминаниях о некоем острове, расположенном по соседству с королевством Утопия» — в Атлантике; у С. Джонсона в «Истории Расселаса, принца Абиссинского» — в Африке.
Не отставали в этом направлении и отечественные авторы. Так, князь М. М. Щербатов написал «Путешествие в землю Офирскую», в котором изобразил идеальное общество на некоем острове, а Н. П. Брусилов создал «Путешествие на остров подлецов», где, чтобы раскритиковать пережитки крепостничества, сотворил целый архипелаг в неназванном океане. Использовали выдуманные города и земли русские авторы и для создания антиутопий. Например, В. Ф. Одоевский в рассказе «Город без имени» описал исчезнувшую колонию людей, стремившихся построить идеальное общество где-то в Канаде. И понадобилась история этой затерянной земли русскому автору лишь для наглядной критики теории утилитаризма И. Бентама.