Лучшее за год. XXIII. Научная фантастика, космический боевик, киберпанк

У него, конечно, есть своя теория. Он считает, что Королева является кем-то вроде рассказчика. Мозг нуждается в пересказе, который придаст решениям ореол целенаправленности, ощущение неразрывности, так что он их запомнит и использует при принятии последующих решений. Он не накапливает в себе обилия возможных дополнительных вариантов, которые могут выдаваться ежесекундно. Ему требуется одно окончательное постановление, он должен знать, кем оно принято и почему. Мозг закладывает воспоминания в свои отсеки, а в сознании они отпечатываются с предельной четкостью: «Я сделал это, я сделал то». Все, что сохраняется в памяти, становится официальным документом, набором примеров, которыми Парламент руководствуется при принятии будущих решений.

— Видишь ли, Королева — всего лишь подставное лицо, — сказал доктор С. — Она представляет королевство, но не правит им, она как бы сама по себе.

— Я не чувствую себя подставным лицом, — заявила я.

— Я тоже. Никто не чувствует, — засмеявшись, ответил доктор С.

Составной частью метода доктора Милдоу является проведение время от времени совместных занятий — в присутствии Элис и Митча. На этих занятиях зачитываются вслух дневники Терезы и просматриваются фильмы домашнего производства. Сегодняшний видеофильм изображает Терезу, еще не достигшую подросткового возраста. Замотанная в простыни, окруженная малышами в купальных халатах, она пристально смотрит на лежащую в яслях куклу.

Доктор Милдоу спрашивает меня, о чем думала тогда Тереза. Доставляло ли ей удовольствие играть Деву Марию? Нравилось ли ей выступать на сцене?

— Откуда мне знать?

— А ты представь себе это. Как ты считаешь, о чем Тереза думает в этой сцене?

Она снова и снова заставляет меня проделывать это. Воображать, о чем та думает. Ставить себя на ее место. Попросту притворяться. В своей книге она называет это «коррекцией». Она придумывает массу своих собственных терминов и трактует их так, как ей вздумается, не подкрепляя никакими исследованиями. В сравнении с текстами по неврологии, которые мне одалживал доктор С, книжонка доктора Милдоу — просто реплики комика Арчи.[84]

— Ну, понимаете, Тереза ведь была доброй маленькой христианкой, так что ей, наверное, это нравилось.

— Ты уверена?

На сцене появляются умудренные жизнью мужи — три маленьких мальчика. Они вываливают на пол дары и, выпалив свои реплики, настороженно глядят в лицо Терезы. Теперь очередь за ней. Бедная Тереза оцепенела от смущения. Ведь все в упор смотрели на нее. Я почти различаю прихожан, стоявших в темноте за пределами освещенной сцены. Элис и Митча среди них не видно, но они с замиранием сердца ждут каждого слова. Я чувствую давление в груди и понимаю, что сдерживаю дыхание.

Доктор Милдоу терпеливо, без всякого выражения, смотрит мне в глаза.

— Вы знаете?..

Я понятия не имею, что говорить дальше. Некоторое время мешкаю. Ерзаю в большом бежевом кресле, шевелю ногой. Что мне нравится в буддизме, так это их понимание того, что они связаны целой вереницей предыдущих воплощений. Не мне судить, правильно ли поступила Тереза, хорошую ли, плохую ли карму она обрела.

Я часто раздумывала над этим в большой девичьей спальне Терезы.

— Понимаете, Тереза была христианкой, поэтому она, видимо, думала, что с помощью передозировки родится заново и все ее грехи будут прощены. Этот наркотик идеально подходил ей: это было самоубийство без трупа.

— Думала ли она о суициде той ночью?

— Я не знаю. Я могла бы еще недели две углубляться в воспоминания Терезы, но если честно — мне это неинтересно. Что бы я ни думала, а заново она не родилась. А я вот она, здесь, перед вами, и по-прежнему волоку на себе ее багаж. Я ослик Терезы. Ее кармический осел.

Доктор Милдоу кивает:

— Доктор Субраманьям буддист, не так ли?

— Да, но что… — В голове у меня что-то щелкает. Я вращаю глазами. Мы с доктором С. беседовали о переселении душ, и я понимаю, что мое увлечение им было нормальным явлением. Все верно — я часто думала, да и теперь мечтаю, о близости с этим мужчиной. Но это вовсе не значит, что я не права. — Не в этом дело, — говорю я. — Я думала об этом наедине с собой.

Она не спорит со мной.

— А не сказали бы буддисты, что у вас с Терезой одна и та же душа? Это же самообман. Так что нет ни наездника, ни осла. Есть только ты.

— Да бросьте вы, — говорю я.

— Давай проследим, Терри. Разве ты не чувствуешь ответственности перед своим прежним «я»? Перед прежними родителями, старыми друзьями? Может быть, это и есть возложенная на тебя карма?

— А перед кем вы, доктор, чувствуете ответственность? Кто ваш пациент? Тереза или я?

Она на минуту замолкает, затем произносит: — Я в ответе за тебя.

Ты.