Читаем Лучшие годы - псу под хвост полностью

Я знаю, что ты хочешь сказать. Ни одна женщина не станет прекрасной матерью только в силу того, что вечно носится с пылесосом и моет стульчак. Мне ясно: эти вещи ты считаешь второстепенными. И все-таки: знают ли об этом другие? Ты так нигде и не написал об этом, как говорится, черным по белому.

Квидо, я кажусь себе ученицей, что просит учителя поставить ей лучшую оценку, но при этом я твоя мать. Мой отец свою мать называл на „вы“. Нет, разумеется, я не призываю тебя к этому, но не мог бы ты по крайней мере отказаться от этой обсиканной доски? „Насколько неблагодарность своего ребенка мучительнее, чем укус змеи“, — повторяю я вслед за О’Нилом…[49] Я не считаю тебя неблагодарным — в ряде мест ты пишешь обо мне замечательно, — скорее ты не совсем справедлив. Разве ты не понимаешь, что я, как женщина, объективно не могу обсикать доску?

Если бы ты видел, как я, вынужденная писать тебе о таких вещах, краснею от стыда! Причем я сейчас абсолютно одна. Неужели же ты позволишь тысячам совершенно чужих людей заглянуть в мою личную жизнь?

Прошу тебя, подумай об этом.

Целую тебя, твоя мама».


— Нет, я точно свихнусь! — воскликнул Квидо. — В самом деле, здесь невозможно писать!


3) Встречи с редактором Квидо приурочивал к тем дням, когда Ярушка наведывалась к Зите; в Прагу они отправлялись вместе.

— Известно ли вам, что именно О’Нил поставил условием, что его автобиографическая драма может выйти в свет не ранее чем четверть века спустя после его смерти? — смеялся редактор, выслушав рассказ Квидо о письме матери. — Причем, когда он выдвигал это условие, никого из членов его семьи уже давно не было в живых. Ваша проблема в том, что вы хотите издать это еще при жизни абсолютно всех членов семьи.

— У бабушки, по некоторым данным, рак, а отец уже давно мастерит себе гроб, — сухо сказал Квидо. — Это обнадеживает.

— Ирония будет вашим главным козырем, — смеялся редактор. — Я вам все время об этом толкую.

— Возможно, — сказал Квидо. — Но тем не менее моя проблема в том, что я вообще хочу это издать. В наше время и ко всему еще у вас.

— И все же, — сказал редактор, — что еще могут делать думающие люди и гуманисты, кроме как бороться за подходящие слова?

— Не бороться вовсе, — сказал Квидо.


— Ну как? — спросил Квидо Ярушку, когда они снова встретились в городе.

— В порядке, — объявила Ярушка с улыбкой. — Зита кланяется тебе… А у тебя как?

— У меня? — Квидо задумался: как, собственно, у него дела? — У меня, скорее всего, рисковая беременность.


— Я ошибался, — рассказывал он впоследствии. — Под бдительным оком у этого редактора я был вне всякого риска.


4) В среду двадцатого октября у Квидо было ночное дежурство. Днем среди туч выглянуло солнце. Он пересилил себя и, подчинившись желанию матери, пошел сгребать с газона опавшие перед верандой буковые листья. Вскоре рядом возникла величественная ныне фигура Ярушки — он улыбнулся, но позволил ей всего лишь подбросить в костер несколько листочков, что разметал ветер.

— Как ты?

— Отлично.

— А как Аничка?

— Как Аничка, не знаю, — поддразнивая его, сказала Ярушка. — Но Якубу тоже замечательно.

Квидо высыпал в огонь последнюю корзину, свободной рукой обнял жену за талию, и так они вошли в дом. Он умылся, переоделся, Ярушка отсыпала ему в склянку кофе, завернула несколько кусков испеченного вчера пирога и все уложила в портфель; в другое отделение Квидо сунул начатую книгу и свои заметки к образу Ярушки.

— Помашу тебе, — машинально сказал он на прощание.

Ярушка подставила лицо для поцелуя.

Но, взобравшись примерно пятью часами позже на опорную конструкцию неоновой рекламы, Квидо обнаружил, что почти весь дом, кроме детской, погружен во тьму. Он подождал с минуту, не зажжется ли свет в кухне, но, так и не дождавшись, обеспокоенно спрыгнул снова на асфальтовую кровлю. Окна в кухне оставались темными. В тревоге он спустился по лестнице в коридор и торопливо завершил обход. Решил отпроситься у начальника и забежать домой. Но, войдя в помещение позади проходной, увидел на столе полные рюмки. А рядом стояли все три вахтера, обнажая в улыбке пожелтевшие зубные протезы.

— Сейчас звонили из Кутна-Горы, — сказал начальник. — Девочка у тебя, бракодел!

XV

День посещений в кутна-горской больнице. Новоиспеченные отцы и прочие родственники стоят на вытоптанном газоне перед родильным отделением. Роженицы высовываются из окон четвертого этажа.


Ярушка(с искренней радостью). Привет! Вы уже здесь, как здорово!

1-й отец. А почему ты не можешь сидеть?

1-я мама. Наверное, меня плохо зашили…

Квидо(скороговоркой). Мы приехали на машине.

1-я мама. Или, скорее, криво надрезали…

Ярушка(изумленно). Правда? Ты вел?

Квидо(с явной неохотой). Да.

Ярушка(испуганно). Что случилось?

Пако. Ничего. Задавил собаку.

Ярушка(успокоившись). Это может случиться с каждым водителем, Квидо. Правда!

Пако. Только она была в будке…


Перейти на страницу:

Все книги серии Иллюминатор

Избранные дни
Избранные дни

Майкл Каннингем, один из талантливейших прозаиков современной Америки, нечасто радует читателей новыми книгами, зато каждая из них становится событием. «Избранные дни» — его четвертый роман. В издательстве «Иностранка» вышли дебютный «Дом на краю света» и бестселлер «Часы». Именно за «Часы» — лучший американский роман 1998 года — автор удостоен Пулицеровской премии, а фильм, снятый по этой книге британским кинорежиссером Стивеном Долдри с Николь Кидман, Джулианной Мур и Мерил Стрип в главных ролях, получил «Оскар» и обошел киноэкраны всего мира.Роман «Избранные дни» — повествование удивительной силы. Оригинальный и смелый писатель, Каннингем соединяет в книге три разножанровые части: мистическую историю из эпохи промышленной революции, триллер о современном терроризме и новеллу о постапокалиптическом будущем, которые связаны местом действия (Нью-Йорк), неизменной группой персонажей (мужчина, женщина, мальчик) и пророческой фигурой американского поэта Уолта Уитмена.

Майкл Каннингем

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза

Похожие книги

Отверженные
Отверженные

Великий французский писатель Виктор Гюго — один из самых ярких представителей прогрессивно-романтической литературы XIX века. Вот уже более ста лет во всем мире зачитываются его блестящими романами, со сцен театров не сходят его драмы. В данном томе представлен один из лучших романов Гюго — «Отверженные». Это громадная эпопея, представляющая целую энциклопедию французской жизни начала XIX века. Сюжет романа чрезвычайно увлекателен, судьбы его героев удивительно связаны между собой неожиданными и таинственными узами. Его основная идея — это путь от зла к добру, моральное совершенствование как средство преобразования жизни.Перевод под редакцией Анатолия Корнелиевича Виноградова (1931).

Виктор Гюго , Вячеслав Александрович Егоров , Джордж Оливер Смит , Лаванда Риз , Марина Колесова , Оксана Сергеевна Головина

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХIX века / Историческая литература / Образование и наука