Лучшие годы жизни

– Он, видишь ли, угрожает мне. Я бы не хотел испортить вечеринку Петруше. Не знаю, насколько ты хорошо знаешь эту семью, но я-то с Петрушей ещё в интернате корешился, у нас давняя дружба.

– Не переживай, – твёрдо ответила Таня. – Если Олег будет наглеть, я разрешаю тебе надавать ему тумаков.

– Таня, милая, ты не знаешь, ты не представляешь, насколько ты мне нравишься, но мне не нужно твоего разрешения для того, чтобы засветить кому-либо в глаз. Просто я не желаю портить вечер Петруше, набив морду его приятелю. Скажи мне, кто здесь чей знакомый: с Петрушей дружишь ты этот Олег?

– Я, – улыбнулась она, – Олег просто при мне.

– Тогда мои руки развязаны.

Юра чмокнул девушку в щёку и скрылся в коридорной толпе. Минут через пять он увидел над собой белобрысую голову Олега и его хамоватую улыбку.

– Старик, нам надо поговорить, давай выйдем.

– Разве есть тема для разговора? – Юра пожал плечами.

– Не валяй дурака, ты прекрасно понимаешь. Или ты сдрейфил? – улыбка Олега сделалась ещё более самоуверенной.

– Если ты настаиваешь… Пойдём на лестничную клетку, чтобы здесь не шуметь, – Юрий был уверен в себе: уже два года он занимался карате.

Они остановились на лестничной клетке. Олег был почти на голову выше, смотрел сверху вниз.

– Ну вот что, – начал он и взял Юрия за воротник и потянул к себе.

Схватка получилась короткой. Юрий сделал подсечку ногой и двумя быстрыми ударами в наглое лицо опрокинул Олега навзничь. Падая, тот стукнулся белобрысым затылком о стену. Самоуверенность испарилась, но Олег не остыл.

– Ты просто сволочь, – прошипел он, наливаясь злобой.

– У вас дурные манеры, сударь, – ответил Юра. – Надеюсь, тема на этом исчерпана?

Олег поднялся, сжимая кулаки, но не сделал ни шагу в сторону соперника, испытав внезапный прилив сильного головокружения. Он прислонился к стене и прикрыл глаза.

– Головка бо-бо? – сочувственно спросил Юра и пошарил в кармане в поисках носового платка. – Ладно, пойдём в хату. Возьми-ка платок, а то у тебя из носа сочится.

***

Годы, проведённые в институте, внезапно закончились. Юрию показалось, что эти пять лет, бурных и ярких, могли запросто поместиться на его ладони – таким крохотным оказался этот беспечный отрезок жизни, переполненный любовными играми и хороводами новых знакомств. Вроде бы только что каждый день был бесконечным и беззаботным, и вдруг всё круто изменилось.

Поднявшись на очередную ступень по лестнице жизни, Юрий обнаружил себя в тесном пространстве конторы, уставленной столами, заваленной бумагами, загромождённой компьютерами, наполненной ровным гулом голосов, принтеров и телефонных звонков. Фигуры в белых рубашках, стильных пиджаках переходили из комнаты в комнату, все наполнены чувством собственной значимости и стремлением сделать быструю карьеру, в воздухе витал запах духов, лосьёна для бритья, растворимого кофе.

Всё, что было в жизни Юрия до прихода на работу, обернулось мимолётным видением. Теперь пришло горькое пробуждение. Пришло навеки. Наступила серая явь. Сухая рутина. Существование в кольце бесконечного хождения с работы и на работу. Нелепое прозябание в однообразном ритме конторских дел ради нескольких свободных часов вечером. В тоннеле размеренного и тоскливого существования, обещавшего оставаться таковым до конца дней, единственным источником света оставались студенческие годы, может, также пара-тройка последних школьных лет, но этот свет шёл из-за спины. Об этих годах можно было вспоминать. Их можно было ставить перед собой и стремиться к ним, если бы они ожидали в будущем, а не лежали в недосягаемом прошлом. И эта память, выставленная Юрием вперёд, как маяк, оживляя новоиспечённого клерка, одновременно с тем медленно уничтожала его.

– Юрка, послушай меня, – говорил ему отец, – жить прошлым нельзя. Никак нельзя. Мечты о прошлом – это слёзы. А слёзы не помогают в жизни.

– Но мне так плохо, пап, невыносимо плохо. Я думал, что жизнь… дана для того, чтобы жить, чтобы успевать думать, успевать творить… А тут…

– Разве ты не успеваешь думать? Что мешает тебе? – спрашивал Николай Петрович.

– Как только я начинаю думать, я понимаю, что я не живу. Это не жизнь. Это убивание жизни.

– Ты хочешь сказать, что я, дотянув до пятидесяти с лишком лет, вовсе не жил? Я вкалывал, между прочим, как вол, чтобы ты мог получить что-то…

Николай Петрович нахмурился, не зная, как ответить сыну. Юра похлопал его по руке.

– Должно быть, у тебя другое отношение к жизни, пап, – предположил он. – Тебе нравится быть начальником?

– Да, нравится. И тебе понравится, когда подтянешься по служебной лестнице, – убеждённо сказал отец. – Всему своё время.

– Нужно ли мне это время, пап? Нужно ли вообще это всё? – Юра был грустен. – Мне бы куда-нибудь в тайгу податься, жить там, промышлять охотой, приносить в дом мясо, есть, спать, просыпаться с первыми лучами солнца.

– Жить там? Почему-то людям кажется, что жизнь где-то там непременно лучше, чем здесь.

– Я не сказал, что лучше. Я сказал, по-другому.

– Ты полагаешь, что жить жизнью таёжного охотника так просто? – спросил отец.