Лучшие годы жизни

Через несколько дней Юрий внезапно осознал весь ужас произошедшей в его жизни перемены. Все проблемы, лежавшие прежде на отцовских плечах и существовавшие для Юрия в каких-то неосязаемых формах, приобрели отныне вес, стали плотными, тяжеловесными, реальными. Рухнула стена, принимавшая на себя все удары и ограждавшая Юрия от возможных невзгод. Даже живя в интернате, Юрий считал себя под отцовской защитой, хотя Николай Петрович находился в другой стране. Юрке казалось, что стоило позвать его, отец бросил бы работу и примчался к нему, чтобы выручить из беды.

Теперь мир внезапно расширился, окрасился в новые цвета, приобрёл незнакомые формы, обнажил множество неведомых дотоле острых углов, распахнул чёрные пасти опасных закоулков. И это не доставляло Юрию радости. К своему ужасу он понял внезапно, что означали слова «домашний ребёнок», звучавшие раньше абстрактно. Теперь эти слова указательным перстом упирались прямо ему в лицо.

– Эх, папа, папа, – повторял Юра каждый вечер, сидя за столом и тупо глядя в стену перед собой.

***

Новогодний праздник на работе не развеял растерянности, опутавшей Юрия. Сослуживцы смеялись и пили шампанское, но Полётову было грустно. Грусть затопила всё вокруг, все углы, все шкафы, все выдвижные ящики. Грусть переливалась через подоконники наружу и заполняла даже улицы.

– Старик, встряхнись, – дружески подтолкнул Виталий его в спину, – жизнь продолжается. Ты должен взять себя в руки.

– У меня маленькие руки, я не умещаюсь в них, – усмехнулся Юра.

– Ты уже шутишь? Вот и здорово! Давай выпьем! С наступающим тебя!

Из шумной толпы появилась молодая женщина, чем-то напоминавшая мартышку.

– Полётов, давай станцуем?

– Давай.

Он держал её за кисти рук, а она норовила прижаться к нему животом.

– Слушай, Полётов, кончай киснуть. Мужик ты или не мужик? – проговорила она, улыбаясь огромным ртом.

– Я не кисну, Люсь, я уже давно раскис.

– Вот и зря. Отца ты не вернёшь. Зато настроение твоё делает ему хуже, – сказала Люся.

– Хуже? Кому? – не понял Юра.

– Твоему отцу. Умершие не любят, чтобы по ним лили слёзы. Наши слёзы не позволяют им уйти в лучший мир, – она громко чмокнул Юрия в губы.

– Откуда ты знаешь?

– Я эзотерик, – голосом заговорщика ответила Люся.

– О, – он понимающе закивал и снова погрустнел.

– Прекрати вянуть, Полётов! – Люся потрепала его за подбородок. – Ещё раз спрашиваю тебя, мужик ты или нет?

– Допустим, мужик.

– Тогда пошли.

– Куда?

– В мой кабинет, – она имела в виду кабинет секретаря, где находилось её рабочее место.

Она быстрым шагом провела Юру по коридору и спустилась по лестнице. Внизу тоже гуляли, но чуть тише, чем на втором этаже. Юра послушно прошёл за женщиной в комнату, тупо глядя ей в затылок.

– Ну вот, – она повернулась.

Запах вина и накрашенных губ проник Юрию в ноздри. Дымчатые глаза влажно всматривались в его лицо, молча призывая к действию.

– Милая обезьянка, – проговорил он одними губами.

Она не поняла, но в ответ приподнялась лёгким толчком стройных ног и уселась на краешек канцелярского стола, сдвинув ягодицами стопку бумаг. Над головой рассыпались пляшущие перестуки множества каблуков – народ веселился этажом выше.

Люся потянула Юрия на себя, высвободив руки и мокро припала к его рту, что-то мыча. Пьяное женское дыхание ударило Юрия, затопило его. Её лицо заслонило пятна вечерних фонарей на стене, качнулось вверх, облизало горячим языком его щёки, засыпало густыми волосами. Люся дважды дёрнулась, что-то делая руками, и он почувствовал её пальцы на своих брюках. Краем глаза он различил её голые бёдра, поднятую юбку.

– Какой у них там галдёж наверху, правда? – прошептала она. – Правильно, что мы сбежали сюда… Ну же, давай, ты ведь готов…

Юрий увидел мутное длинное очертание, протянувшееся от разнузданных штанов к белой полоске кружев между разведёнными женскими ногами, и подумал, что такое бельё женщина никогда не наденет без умысла. Юрий прислонился тяжёлым лбом к её голове. Одной рукой она оттянула кромку своего тонкого белья, другой властно подвела к себе надутую мужскую трубу. Юрий подался бёдрами вперёд, и в лицо ему ударил громкий томный вздох, почти вскрик.

Прорвавшейся наружу страсти вторил из-за стены дружный смех.

– Только бы не вошли, сволочи, – проговорила сквозь зубы Люся.

В ту же секунду вертикальная полоска света, падавшая сквозь щель приоткрытой двери, расширилась, проявив нелепые синие цветы на обоях, и чья-то тень застыла в жёлтой проекции двери на стене.

– Володя! – почти взвизгнула Люся, увидев своего мужа за спиной у Юрия.

Юра не успел оглянуться, как его развернули, вырвав из мягких глубин…

Пощёчина продолжала звенеть в воздухе, хотя ощущение чужой руки на щеке давно исчезло. На сердце не было ни обиды, ни досады. Юрий взглянул на расстёгнутые брюки и удивился, что его инструмент оставался возбуждённым.

– Сейчас бы бабу, – прошептал он. – Ёлки-палки, как всё это не похоже на мою жизнь. Какое же всё не такое… Хочу в горы… Хочу русалку… Хочу прочь отсюда…

***