Миша в театре, в студии, где-то еще – где угодно, только не дома. Наталья Александровна брюзжит, нянька Маша бросает подозрительные взгляды, кузен Володя Чехов снова приходит в отсутствие Миши – впрочем, Миша теперь все время отсутствует – но поскольку Володя влюблен в Ольгу и снова делает ей предложение, его визиты в отсутствие мужа выглядят предосудительно… В общем, все как прежде. Только теперь у Оли ребенок. И она – мать – должна обеспечить своему ребенку нормальное детство. А в этом доме атмосфера нездоровая… И Оля решает уйти от мужа. Не к Володе Чехову, нет. Она вернется к родителям. Мама сказала ей: «Ты всегда сможешь вернуться, если станет невыносимо». Ей стало невыносимо уже давно. Но теперь она отвечает не только за себя – теперь у нее есть Ада.
Это Ольга называет дочку «Адой». Она с самого начала так хотела ее назвать – в честь сестры! Но крестили в православном храме, когда Ольга еще была больна, и без нее решили назвать «Ольгой» – в честь мамы и двоюродной бабушки. Ольга не хочет этого имени для дочери. И очень скоро все привыкнут назвать малышку «Адой» – все, кроме отца, Михаила Чехова.
Ольга решает расстаться с Мишей – и в этот момент ему приходит мобилизационное предписание. Ведь идет война… В первый раз его призывали еще летом 1914 года, незадолго до их свадьбы. Тогда Миша был признан негодным по состоянию здоровья и ему дали отсрочку. Теперь же положение на фронтах ухудшилось настолько, что нужны все мужчины… Тем более что физически Миша вполне здоров. Не в порядке только его нервная система. Но к 1916 году в России столько калек, что нервные болезни уже не признаются серьезной причиной.
У Миши истерика. Он кричит, бьет посуду. Он не может идти на фронт. Он не может стрелять в людей. Он не пойдет… Пусть его повесят! Пусть сошлют в Сибирь! Сейчас он противен и жалок. Но в Ольге отчего-то вновь взмывает прежнее чувство долга. Она не забывает о решении уйти – она никогда не отменяет раз принятых решений – просто откладывает на время. До конца войны. Пока она нужна Мише… В конце концов, Ада ей не простит, если узнает, что мать оставила отца в такой тяжелый момент. Ради долга, ради Ады… Она должна остаться. И она ничего не говорит Мише о своем решении. Но их разрыв все равно неизбежен.
Напряжение, и без того царившее внутри их семьи все эти годы, теперь усугубляется вновь открывшимся у Миши неврозом. Оля и раньше замечала некоторые странности своего мужа. Но отец ее тоже был человек несдержанный, мог накричать, ударить – и вот она думала, что у Миши тоже проявляется несдержанность, только несколько по-другому… Теперь же он ведет себя настолько странно, что у Оли появляется жуткое подозрение: а что, если Миша… безумен?! Причем – не так восхитительно-безумен, как бывают безумны чудаковатые гении, а – попросту сумасшедший, как те, кого лечат в закрытых клиниках! Разумеется, обсудить свое предположение она не может ни с кем: с посторонними – стыдно, родственники – далеко. Не со свекровью же ей об этом говорить! Свекровь сама ненормальная, и если у Миши не все в порядке с психикой, то это – ее вина… Или – Мишиного покойного отца?
Оля начинает вспоминать, что она слышала в детстве, будто у Александра Павловича были какие-то проблемы, о которых не говорили в присутствии детей… Эти проблемы – банальный алкоголизм, но пока еще Оля этого не знает. А Миша позволяет себе невероятные выходки… И – все чаще возвращается домой пьяным! Оля все пристальнее наблюдает за ним… И обнаруживает все новые странности! Это превращается в какой-то навязчивый кошмар. Неужели – ко всем своим бедам – она еще и вышла замуж за безумца? И в хрупком тельце ее дочери течет отравленная кровь?!
Впрочем, все происходящее – сюрприз только для Оли. Все остальные – все, кто хоть сколько-нибудь знаком с Мишей, – прекрасно осведомлены о его психическом нездоровье. Если бы Оля отважилась с кем-нибудь поговорить – ей рассказали бы множество забавных случаев… И сам Михаил Чехов тоже осознает свою болезнь – что, кстати, помогает ему бороться и преодолевать ее и до самой глубокой старости удержаться на хрупкой грани между странностью творческого человека и безумием.
Из книги Михаила Чехова «Путь актера»:
«Часы пребывания на сцене были для меня истинным душевным отдыхом. На время я забывал свои гнетущие мысли и погружался в творческое состояние, целиком захватывавшее меня. Однажды мое обостренное нервное состояние привело к неожиданному результату. Это было в гастрольной поездке, которую совершала труппа Малого театра. В одном из городов, когда гастрольный спектакль приближался к концу, среди актеров распространился слух, что соседнее с театром здание горит. Окончив свою роль, я вышел со сцены и увидел, что здание, стоявшее против театра, действительно пылает. Я испугался и бросился бежать по улице по направлению к вокзалу. Я бежал в гриме и в костюме китайца, с развевавшейся сзади косой. За мной гнался театральный портной.
– Господин Чехов, – кричал он, – хоть брючки отдайте!