Лучшие из нас

Собравшиеся вяло зааплодировали. Только декан и заведующие двух крупнейших кафедр, которые участвовали в процессе, хлопали изо всех сил еще долго после того, как все остальные затихли.

Эдит Ринкель поднялась и стала пробираться к выходу. Все сидящие между ней и проходом были вынуждены встать. Потом Ринкель медленно прошла между рядами скамеек. У дверей она обернулась, внимательно посмотрела на Силье, продолжавшую стоять за кафедрой (на этот раз на фоне кланяющихся жирафов, вокруг которых фейерверком разлеталось слово «истинный»), обвела взглядом аудиторию, открыла дверь, вышла и захлопнула ее за собой. Она не была похожа на даму, которой, к сожалению, пришлось покинуть презентацию раньше времени из-за крайне важных дел. Она не была похожа на скромницу, внезапно почувствовавшую дурноту. Никто из собравшихся в зале не расценил поступок Ринкель иначе как демонстрацию. Как и было задумано.

По понедельникам Пол обычно навещает маму, но в этот понедельник в начале октября он весь день провел дома, даже не одеваясь, так и бродил целый день в футболке и трусах. Он через силу прочитал пару статей, о которых ему предстояло рассказывать на лекции в среду, но не смог заставить себя написать подробный план лекции, просто сложил статьи и листочек с пометками в папку и успокоил свою совесть тем, что у него достаточно опыта, чтобы прочитать хорошую лекцию без конспекта.

В последние дни Пол пребывал в удивительно расслабленном, подавленном состоянии, что для него неестественно. Две ночи подряд ему снилось То происшествие, Туне, ее лицо в момент, когда она поняла, что стукачом был он. Он просыпался очень рано, вновь переживая все, что испытывал тогда: страх, когда никто, даже мама, не верил ему, и стыд за содеянное. Предательство. Он предал Туне, в которую был до смерти влюблен, а мама и отчим предали его своим недоверием. И одуряющее, сладкое чувство избранности, того, что тебя предпочли всем другим, — ведь именно к нему обратились предводители мальчишеской банды, которыми он восхищался. И чувство униженности, когда он понял, что сделал.

Проснувшись утром в тот понедельник, он понял, что не сможет пойти в Блиндерн. Он решил поработать дома — этой возможностью часто пользуются научные сотрудники («проводить научные изыскания за пределами кафедры» — так звучит формулировка из кафедральных правил).

Пол посмотрел утреннее шоу по телевизору, чего никогда раньше не делал, после чего просмотрел четвертую серию американского сериала о подростках, от которого у него разболелась голова. Он выпил кофе, съел йогурт, включил радио (канал «Культура», естественно), но тут же выключил.

И целый день через короткие промежутки времени он проверял свой почтовый ящик, раз десять. Он получил информацию о выступлениях приглашенных лекторов, защитах на других кафедрах, приглашения на конференции, напоминания о сроках подачи тезисов выступлений на конференциях, письмо от Лоне, которое он перечитал несколько раз и тихо посмеялся, плохой анекдот про блондинок от Мортена (Пол моментально представил себе широкую, восхищенную, хищную улыбку друга), предложение написать статью для юбилейного сборника, несколько напоминаний о сроках подачи отчетов от руководства, письмо из редакции «Журнала футуристической лингвистики» с сообщением, что его статья «Возможное развитие гласных в норвежских городских диалектах» будет направлена в экспертную комиссию.

От Нанны писем не было. Вообще-то она никогда не писала ему и, если бы хотела поговорить с ним и не обнаружила его на рабочем месте, то, естественно, позвонила бы.

В последние недели они с Нанной проводили довольно много времени вместе («Но мы должны, как я говорила, быть сдержанными, я не вынесу, если пойдут слухи», — сказала Нанна), и он ни секунды не сомневался, что между ними что-то произойдет, так же как не сомневался в том, что скоро соберет последние сведения для ее проекта и что камень Страндестейнен поможет ему в этом. Но тем не менее в последнее время он пребывал в странном настроении, в каком-то апатичном пассивном беспокойстве; когда он не был погружен в «РЕВ 21», то просто бесцельно ходил кругами. А в проект он действительно ушел с головой. Вечер за вечером Пол просиживал, склонившись над бумагами Нанны, своими заметками и толстыми пыльными книгами из университетской библиотеки. Но сегодня у него ничего не получалось.

В обеденное время он чуть было не рванул в Исследовательский парк, на кафедру, в кафетерий, к Нанне, но остался дома, у него не хватило сил, не захотел, не смог. Он лег на диван, но когда через несколько часов мама позвонила с вопросом, скоро ли он придет, Пол, к собственному удивлению и радости, ответил утвердительно: «Конечно, мама, я уже стою в дверях. Я буду через десять минут». Он захлопнул мобильник, быстро побрился, принял душ, оделся и нанес на влажные волосы гель «Нивея».