Лучшие книги XX века. Последняя опись перед распродажей

И вот в 1927 году наступил конец века. Пять лет спустя появится Селин и еще 48 книг, участвующих в нашем хит-параде, не считая всех остальных, которые туда не попали, но по большому счету игра уже окончена. Никто больше НИКОГДА не сможет писать так, как раньше. Никто больше никогда не сможет ЖИТЬ как раньше. Отныне всякий раз, когда образ, ощущение, звук или запах напомнят вам нечто другое — ну я не знаю, что именно, может, в данную конкретную минуту, читая меня, вы вспоминаете о каком-нибудь давнем событии, переживании, школьном учителе, «заколебавшем» вас этим самым Прустом в старших классах, — так вот, всякий раз, как вас постигнет такая вспышка памяти, знайте, что это и есть Обретенное Время. Что это и есть Пруст. И что это в тысячу раз прекраснее всех DVD на свете и интереснее, чем PlayStation. Сказать вам почему? Потому что Пруст учит нас, что время не существует. Что все возрасты нашей жизни, вплоть до смертного часа, остаются при нас. И что только мы сами вольны выбрать для себя тот миг, который нам дороже всего.

№ 1. Альбер Камю «ПОСТОРОННИЙ» (1942)

Номер первый в списке из пятидесяти книг века, выбранных в результате опроса 6000 французов, — опять-таки не я, хотя мне на это плевать, я даже не обижаюсь, все равно я попаду в первый же инвентарный список шедевров XXI столетия, верно? Или нет?

Прежде всего, следует подчеркнуть, что наш главный победитель — подарок для лентяев: роман очень короток, всего 123 страницы крупным шрифтом. Откуда вывод: зачем надрываться, если можно создать шедевр, не марая при этом тысяч страниц, подобно Прусту, шедевр, который вы прочтете за каких-нибудь полчаса, минута в минуту. А вот и другая приятная новость: книга № 1 из нашего списка является первым романом писателя. Таким образом, мы имеем дело с первым Первым романом. И наконец, еще одна новость, на сей раз неприятная для ксенофобов: самый любимый роман французов называется в оригинале «L'Etranger»[200].

В нем рассказывается история некоего Мерсо — чокнутого типа, которому плевать абсолютно на все: его мать умирает — его это не колышет; он убивает араба на алжирском пляже — ему это безразлично; его приговаривают к смерти — он даже не защищается. Знаменитая первая фраза книги — прекрасный тому пример: «Моя мать умерла сегодня. А может, и вчера, не знаю точно». Вы представляете, парень даже не знает день смерти родной матери! Мы не всегда отдаем себе отчет в следующем: все знаменитые лузеры, все презренные убийцы, все разочарованные антигерои в современной литературе — потомки Мерсо. Это счастливые Сизифы, неодураченные бунтари, нигилисты-оптимисты, циничные Кандиды — в общем, ходячие парадоксы, продолжающие существовать вопреки тщетности бытия.

Ибо для Альбера Камю (1913–1960) жизнь — абсурдна. К чему все это? Зачем? Для чего, например, эта бессмысленная хроника? Неужели у вас нет более интересного занятия, чем читать мою писанину? Все суета сует в этом ничтожном мире (Камю — Екклесиаст для «черножопых»). Однако эта скупая на выражение трезвость мысли не помешала Камю принять в 1957 году Нобелевскую премию по литературе (в возрасте 44 лет, что сделало его самым молодым лауреатом после Киплинга). Почему? Да потому, что он сам выразил свой экзистенциализм в простом девизе: «Чем меньше в жизни смысла, тем лучше она прожита». Все бессмысленно — и что же? А если это как раз и есть «неизбежное счастье»? В противоположность снобистскому отказу Сартра, который семью годами позже напрямую сопоставит собственную значимость и вознаграждение за свое творчество, Альбер Камю берет Нобелевскую премию именно потому, что она ему вполне безразлична. Оказывается, можно плевать на целую вселенную и все-таки принимать ее, даже любить. Иначе нужно сразу же взять и удавиться, поскольку такова единственная «действительно серьезная философская проблема».

Сама смерть Камю и та абсурдна. Этот плейбой, этот двойник Хэмфри Богарта[201], хоть и страдавший туберкулезом, был убит в возрасте сорока семи лет не своей болезнью, а каким-то платаном, росшим на обочине Национального шоссе № 6, между Вильблевеном и Вильнёв-ла-Гийяр, при пособничестве Мишеля Галлимара и автомобиля-кабриолета «Фейсел Бега»[202].