Лучшие в мире ученики, или Как научить детей учиться

Корейское правительство десятилетиями пытается смягчить культурный и образовательный мазохизм в стране. В 1980-е, в период диктатуры, хагвоны даже запретили. Но каждый раз они возрождались во все больших количествах. Когда же правительство ограничило плату за их услуги, около половины хагвонов не подчинились закону, запрашивая вдвое, а то и впятеро больше разрешенного.

Ничего не вышло, потому что корейские дети хотят попасть в лучшие университеты страны. И кто их в этом обвинит? В 2007 г. 9 из 10 судей Верховного суда и судов первой инстанции были выпускниками Сеульского национального университета, одного из трех лучших, 4 из 10 гендиректоров крупных корейских компаний вышли оттуда же.

Чтобы изменились эти стимулы, должны были измениться корейские работодатели, а не корейские школы. Чистая меритократия, определявшая жизнь детей, будто бы не распространялась на жизнь взрослых.

Нельзя было сказать наверняка, но это обстоятельство, возможно, помогает объяснить высокий уровень суицидов в Корее. При этом уровень самоубийств корейских 15–19-летних подростков не так велик, как в Финляндии, Польше, США. А вот взрослые корейцы совершают очень много самоубийств. За счет этого общий уровень суицидов в Корее один из самых высоких в мире. Причины, стоящие за уровнем самоубийств в стране, были загадочными и сложными, но, кажется, самые уязвимые места Кореи были на рабочих местах и в университетах для взрослых, а не только в школьных классах.

Пока все общество не изменится, корейские политики будут продолжать идеалистические нападки на культ круглосуточной учебы. Это напоминает бесконечную игру «Али-Баба», в которой правительственная бюрократия то и дело атакует стену из корейских матерей и отцов вдесятеро сильнее их.

Когда я приехала в Корею, последний план правительства состоял в навязывании хагвонам комендантского часа, в рейдах на подготовительные курсы среди ночи и отсылке детей домой. Вряд ли правительственные правоприменительные органы могли выиграли в этом раунде игры, но я хотела увидеть, как они производят облавы.

На дежурстве с учебной полицией

Дождливым июньским вечером в среду ночной отряд учебной полиции Сеула собирался выехать на дежурство. После чая с рисовыми крекерами в конференц-зале, освещенном флуоресцентным светом, мы вышли на улицу.

Командиром отряда был Ча Бьонг Чул – чиновник средней руки отдела образования сеульского района Гангнам – в маленьких овальных очках и пиджаке в тонкую полоску поверх желто-белой рубашки.

Примерно в 10.20 Ча выкурил сигарету на автостоянке.

– Мы не выезжаем ровно в 10, – пояснил он, когда в небе прогремел гром. – Мы даем им минут 20. Тогда у них нет оправданий.

Хагвоны, которые застанут работающими после 10, получали предупреждение. 3 предупреждения – неделя простоя. Если нарушение случалось после полуночи, хагвон закрывался на 2 недели. Чтобы найти нарушителей, правительство стало платить осведомителям. Один доносчик, как сообщали, заработал аж $250 000! Между тем оборотистые владельцы хагвонов предлагали новые курсы: как найти нарушения в работе хагвонов и донести о них. Этакий круговорот наказаний и получения прибыли. До настоящего времени их правительство выплатило уже $3 000 000 вознаграждений.

Корейское правительство десятилетиями пытается смягчить культурный и образовательный мазохизм в стране.

Наконец мы забрались в «Киа Сорренто» и направились в Дайчи-донг, один из районов Сеула, где больше всего хагвонов. Улицы были забиты сотнями машин – это родители забирали своих детей из хагвонов, закрывавшихся на комендантский час, а 6 инспекторов шли по тротуару в поисках предательских полос света из-за задернутых штор.

Около 11 они направились к учреждению, о котором им сообщали по телефону, и поднялись по грязной лестнице на третий этаж. Единственная женщина в группе постучала в дверь.

– Эй, откройте! – крикнула она.

Приглушенный голос из-за двери ответил:

– Минуту!

Инспекторы переглянулись. Ча дал знак одному из коллег спуститься по лестнице и блокировать лифт.

Через мгновение сутулый пожилой человек открыл дверь. У него был озабоченный вид, но он впустил инспекторов. Они разулись и быстро обошли помещение.

Это была вечерняя библиотека для самоподготовки, формально не хагвон. В этой берлоге из нескольких комнат с низкими потолками и флуоресцентным светом в маленьких кабинках сидело около 40 подростков. Когда мы проходили мимо, они поднимали головы, без особого интереса глядя на нас слегка туманным взглядом. Это закрытое пространство напоминало подпольный цех эпохи постмодерна, массово производящий знания вместо футболок.

Библиотекам для самоподготовки разрешалось работать до комендантского часа, но Ча что-то насторожило. У всех школьников были одинаковые рабочие тетради, к тому же там бродили несколько взрослых. Он подозревал, что это замаскированный хагвон.

Женщина средних лет в зеленой футболке стала спорить с Ча.