Лучшие враги

Думала, что за триумфальным выдворением никто не наблюдает, но ошиблась. С балкона второго этажа, опершись ладонями о каменные перила, за холлом следил Вайрон. С улыбкой он поднял руки и беззвучно зааплодировал. Дураку было понятно, что не от восхищения. Сама того не ожидая, я показала ему язык и развернулась, чтобы отправиться в столовую и хорошенько пообедать, а заодно позавтракать.

– Ты куда? – всполошившись, крикнул он.

– В столовую, – честно ответила я на вопрос.

– Летисия зовет тебя.

Мигом вспомнилось, как с видом всклокоченной идиотки я охотно поделилась правдой о привороте, и осторожно спросила:

– Зачем?

– Я кто, посыльный, чтобы отвечать, зачем и почему? – отозвался он.

Хотела сказать какую-нибудь гадость, но из открытого рта неконтролируемо вылетела правда:

– Ты мой кузен, которого дед посадил под домашний арест за пьянство.

– Кто сказал такую редкостную чушь? – рыкнул он.

– Родовая книга, – развела я руками. – Так зачем тетка хотела меня видеть?

– У родовой книги спроси! – огрызнулся он, как малое дитя, и исчез из поля зрения.

Должна признать, что у меня действительно возникала мыcль отправиться в библиотеку и на каком-нибудь гримуаре погадать, не грозит ли случайная откровенность с теткой коварному плану по передаче жениха моей кузине. Книги не задают вопросов в ответ на вопрос, им не нужна откровенность. Приходи и гадай, хоть под заклятием честности, хоть под проклятием беспрерывной лжи… Но уже на середине лестницы на второй этаж я осознала несостоятельность идеи и на балконе повернула в сторону хозяйского крыла. Если я хотела узнать, что собиралась делать Летисия с тайным знанием о любовном зелье, то следовало спрашивать у нее, а не у гримуаров. Быстрее выйдет.

Тетушка жила в просторных покоях со сдержанным интерьером. На подоконниках и этажерках стояли алые амариллисы. Когда я вошла, Летисия отложила пяльцы с вышиванием и указала на аккуратный диванчик с цветочной обивкой.

– Ты умеешь вышивать?

– Никогда не пробовала, – призналась я, устраиваясь напротив и расправляя складки платья.

– Хочешь научиться?

– Нет!

Рукоделие – коварнейшее из проклятий. Только допустишь мысль о том, чтобы взять в руки иголку, как через неделю обнаруживаешь себя с пяльцами в руках, вышивающей разноцветными нитками уродливый портрет будущего мужа!

– Хорошо успокаивает нервы, – заметила Летисия.

– У меня и так полный порядок с нервами, – уверила я, хотя со всклоченными волосами, не поддавшимися расческе, выглядела не лучше сумасшедшей. – Что вы хотели?

– Девичник, – призналась тетушка. – Мне одиноко в замке. Арветта уехала к мужу, Эбигейл… это просто Эбигейл. Составишь мне компанию?

– Куда же я денусь? – вырвалось у меня помимо воли. – Конечно, составлю, раз сегодня язык такой длинный.

– У кого? – не поняла тетка, не догадываясь, что сегодня из меня хлещет фонтан честности, иногда беспощадной, иногда нелепой, но всегда приносящей проблемы. Честным людям, как ни крути, очень тяжело жить! И я уже ощущала эту самую тяжесть.

– У меня, – обреченно вздохнула я. – Надеюсь, что у вас-то будет покороче.

– Выпьем цветочного чаю? – в некотором замешательстве спросила Летисия и указала на пузатый чайник. – Отличное средство для похудания.

– Мне бы позавтракать, – намекнула я, что уже испытываю на себе самое лучше средство для стройности – голод.

– Могу предложить шпинатную вафлю. Можно съесть целую штуку, она совершенно не влияет на обхват талии.

По субботам у Летисии был разгрузочный день. Она заменяла три приема пищи (из трех) талой водой, привезенной в стеклянных бутылках прямиком с какого-то ледника. А еще ей «прямиком» доставляли разные косметические пасты с морскими водорослями и вулканический песок для чистки кожи на лице. Не с ледников, конечно, но тоже откуда-то издалека. Тетушка, как оказалось, вообще увлекалась заказами разных полезных, бесполезных и даже откровенно вредных вещей. В ее гостиной, помимо оранжереи из алых цветов амариллиса, было не меньше полсотни всевозможных торговых каталогов.

Она прихлебывала ту самую талую ледниковую воду и ревностно следила, как я жую пресную вафлю зеленого цвета и запиваю ее бледным несладким чаем. Лучшей приправой к «послеобеденному» завтраку оказался голод, придающий божественный вкус совершенно безвкусному угощению.

– Ты влюблена в Калеба Грэма, Энни? – ни с того ни с сего спросила тетушка, словно тоже страдала проклятием прямолинейности.

Меня позвали, чтобы поговорить… о мальчиках?

– Тетушка, я не видела его девять лет. Конечно, я не влюблена в Калеба Грэма.

Хорошо сказала! Очень честно!

– Но он тебе нравится? – уточнила она.

– Немного.

Эннари, что ты несешь?!

– Почему? – не унималась Летти.

– С ним нескучно.

Следовало признать, что сегодня я несла в мир голую – ой! – гордую правду.

– И он хорош собой? – лукаво улыбнулась она.

Тетушка, заканчивайте с вопросами! Мне самой становится страшно от собственных признаний.

– Хорош, особенно с обнаженным торсом… – Я сунула в рот кусок вафли, чтобы наконец заткнуться и жевать. Когда человек жует, он не способен ничего нести в мир, кроме сопения. Особенно разную ахинею.