Читаем Лучший английский ас полностью

Мы узнали, что Уолли выпустил всего по 13 снарядов из каждой пушки. Боезапас составлял по 120 снарядов на ствол, поэтому Уолли израсходовал всего 10 процентов своих боеприпасов. Это была прекрасная демонстрация летного мастерства и снайперских качеств. Я никогда не слышал ни о чем подобном.

Люфтваффе в очередной раз сменили тактику. Мы начали встречать довольно крупные соединения вражеских истребителей. Иногда они насчитывали до 50 самолетов, однако их командиры не могли уверенно контролировать такие неуклюжие соединения, поэтому мы продолжали действовать эскадрильями. Один из вражеских лидеров был легко заметен, так как его длинноносый «Фокке-Вульф» обычно возглавлял группу «Мессершмиттов». Собирая информацию по кусочкам, наши шпики сообщили, что этим лидером является хорошо известный ветеран с совершенно нетевтонской фамилией Матони[10] . Мы несколько раз сталкивались с ним, однако это был умелый и опасный противник. Его было очень сложно заставить драться, если только он сам не желал этого.

Присутствие Матони стало своего рода вызовом, и мы были только рады схлестнуться с ними. Поднявшись в воздух, мы сразу запрашивали Кенвей, есть ли информация о Матони. Некоторые из моих канадцев отпускали по радио грубые замечания в его адрес, надеясь, что немецкая служба радиоперехвата передаст эти реплики пилоту. Однако нам так и не удалось выманить его.

История с Матони и попытками раздразнить его каким-то образом дошла до ушей газетчиков. Их еще больше восхитил человеческий аспект эпизода, и несколько репортеров примчались, чтобы встретиться со мной. Я изложил факты и попытался объяснить, что церемонные «дуэли насмерть» эпохи Первой Мировой войны больше невозможны. Но, несмотря на мои объяснения, история была заметно приукрашена и выдана на всеобщее обозрение газетами. На первой странице красовалось сообщение, будто я вызвал Матони на поединок над полями Нормандии. После этой дурацкой выходки газетчиков надо мной стали смеяться все, кому не лень. А кроме того, Паула написала встревоженное письмо, спрашивая, не слишком ли я рискую.

Эпизод с Матони имел интересные последствия. История попала в немецкие газеты и привлекла внимание пилота. К этому времени он уже был сбит, ранен и лечился в госпитале. Он сам рассказал мне это после войны, когда написал мне письмо в Рур и выразил сожаление, что не смог принять мой «вызов». Но, может быть, еще не поздно уплатить долг чести? В ответ я пригласил его отобедать со мной, однако Матони так и не появился.

Один из моих пилотов из кабины «Спитфайра» заметил нечто похожее на кавалерийских лошадей. Он сказал мне, что лошади пасутся в саду замка недалеко от линии фронта. Мы решили познакомиться с ними поближе, и если они окажутся лучше наших, то просто забрать. Поэтому однажды я забросил седла и упряжь в джип и вместе с Джонни Ирвином отправился туда. Постепенно движение становилось все реже, и наконец мы оказались на гравийном проселке в одиночестве. Я остановил джип и развернул крупномасштабную карту. Мы находились очень близко к линии фронта, примерно в миле позади наших передовых отрядов. Было очень тихо, и отдаленные раскаты орудийных выстрелов лишь подчеркивали наше одиночество. Мы поехали дальше, пребывая в тяжких раздумьях. А что если армейский офицер связи ошибся, нанося пометки на карту? Или вражеские позиции за последнюю пару часов передвинулись? Я снова остановил джип и с тревогой уставился на карту.

«Добрый день. Немного заблудились?»

Я так и подскочил, услышав это. Из окопа на обочине дороги появилась фигура в потрепанном мундире. Это оказался лейтенант шотландского пехотного полка. Я представился и объяснил цель нашей поездки.

«Где мы точно? Где британские передовые линии?» — спросил я.

«Прямо здесь, — радостно ответил он. — Я со своими парнями нахожусь в передовом охранении. Между нами и немцами больше никого нет. Они сидят на той стороне деревни».

Да, он видел лошадей в саду. Полуразрушенную ограду, сада можно видеть между деревьями.

«Фрицы считают, что здесь у нас находится какой-то штаб, и каждый час обстреливают нас из минометов. Они очень аккуратные люди». — И лейтенант посмотрел на часы.

«Как я полагаю, обстрел начнется минут через 10. Почему бы нам не выпить? Мы опрокинем по стаканчику, а потом я помогу вам поймать лошадей».

Я отказался от щедрого предложения. Если нам повезет поймать лошадей, Ирвину предстоит долгий путь верхом. Когда мы повернули назад, лейтенант выкрикнул последний совет:

«Не заходите в деревню, иначе вас подстрелят. И берегитесь минометов. Они чертовски неприятны».

Перейти на страницу:

Похожие книги

10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
Рахманинов
Рахманинов

Книга о выдающемся музыканте XX века, чьё уникальное творчество (великий композитор, блестящий пианист, вдумчивый дирижёр,) давно покорило материки и народы, а громкая слава и популярность исполнительства могут соперничать лишь с мировой славой П. И. Чайковского. «Странствующий музыкант» — так с юности повторял Сергей Рахманинов. Бесприютное детство, неустроенная жизнь, скитания из дома в дом: Зверев, Сатины, временное пристанище у друзей, комнаты внаём… Те же скитания и внутри личной жизни. На чужбине он как будто напророчил сам себе знакомое поприще — стал скитальцем, странствующим музыкантом, который принёс с собой русский мелос и русскую душу, без которых не мог сочинять. Судьба отечества не могла не задевать его «заграничной жизни». Помощь русским по всему миру, посылки нуждающимся, пожертвования на оборону и Красную армию — всех благодеяний музыканта не перечислить. Но главное — музыка Рахманинова поддерживала людские души. Соединяя их в годины беды и победы, автор книги сумел ёмко и выразительно воссоздать образ музыканта и Человека с большой буквы.знак информационной продукции 16 +

Сергей Романович Федякин

Биографии и Мемуары / Музыка / Прочее / Документальное