Далее доктор сообщил, что Павел Бурцев, так звали художника, был принят на лечение, которое прошло довольно успешно. Молодой человек пробыл в отделении около шести месяцев, что является нормой при таком недуге, после чего был выписан для наблюдения по месту жительства. Всё это время его мать постоянно была при нём, она же и забрала сына в день выписки. «В этом конверте, как вы и просили, выписка из истории его болезни. Здесь данные как о первом периоде лечения художника, так и о втором», — сказал он.
«А что, был и второй период? — спросил я его. «Да, — ответил он, — к сожалению, был и второй. Но об этом, если позволите, чуть позже».
Спиридонов поднялся из-за стола, приготовил нам кофе, что было весьма кстати, и достал из стола обычную белую картонную папку с завязочками. Внутри находились два черно-белых рисунка, выполненные на ватмане простым карандашом. «Как вы полагаете, их рисовал один и тот же человек?» — спросил он.
На одном из рисунков в полупрофиль был изображён человек, сидящий за столом в слабо освещенной комнате. Его глаза закрыты, обеими руками он сжимает голову, словно пытаясь удержать таким образом бесконечную боль, рвущуюся изнутри. Черты лица, линии тела и даже детали интерьера находились в полной гармонии с замыслом художника. Состояние человека, загнанного в угол обстоятельствами, было передано настолько тонко, что при первом же взгляде на рисунок возникало чувство невольного сопереживания с его героем. Я, ты же знаешь, небольшой знаток искусства, но должен признаться, был потрясён увиденным, хотя и не подал вида.
Второй рисунок представлял собой заурядный пейзаж. Речушка, мостик через неё, заросли на противоположном берегу, да остатки какого-то сооружения в кустах. Так, ничего особенного. Объединяло эти работы только то, что обе они были нарисованы карандашом, но, судя по почерку, явно разными людьми. Так я и сказал доктору. Он усмехнулся и сказал, что я неправ. Оба изображения созданы всё тем же Бурцевым, но то, что производит впечатление, во время обострения болезни, а второе — в те минуты, когда его можно было считать вполне здоровым человеком.
— А ты не догадался запечатлеть эти рисунки? — спросил я, слушая своего друга с огромным вниманием.
— Обижаете, Холмс. В этом планшете имеются два файла с рисунками, и ты их увидишь. Кстати, проверь почту, они уже должны быть в твоём ящике. Но я хотел бы рассказать о том, что было дальше, и сделаю это с большим удовольствием, если ты плеснёшь в наши стаканы ещё по глотку этого неплохого шотландского самогона.
Мы выпили и на короткое время умолкли, разбираясь с принесенными блюдами. Затем Лёха пригубил виски, откинулся на спинку стула и продолжил.
— После слов доктора я ещё раз внимательно осмотрел оба рисунка, но вывод был тем же: два разных человека воплощали на бумаге эти сюжеты. «Откуда они у вас?» — спросил я Спиридонова. «Бурцев нарисовал их, когда оказался у нас вторично, тогда же он и попросил меня забрать их». Взволновано расхаживая по кабинету — кстати, сударь, обратите внимание на стиль моего изложения, когда будете в старости писать мемуары — психиатр рассказал продолжение истории несчастного художника.
Второй раз, по его словам, Бурцев появился в отделении спустя четыре месяца. У него так же, как и в первый раз, путалась речь, он упорно порывался куда-то бежать, утверждая, что может не успеть. Но в отличие от предыдущего случая его поведение изменилось. В нём всё чаще стали проявляться элементы агрессии, и художника пришлось поместить в отдельное помещение. Странно, но мать несчастного при этом отсутствовала, а своей госпитализацией Павел был обязан соседям и милиции, когда выбрасывал мебель из окна своей квартиры на четвёртом этаже. От самого же больного ничего вменяемого добиться было невозможно.
Спустя полгода стало ясно, что лечение не даёт должного эффекта, и оно будет длительным. Интересным был только его побочный результат. У Бурцева временами стал возвращаться разум, но в такие периоды он совсем не походил на себя прежнего, на того мягкого человека, легко попадающего под постороннее влияние. Что-то необратимое произошло в его затуманенной голове. Он перестал стричься и бриться, стал редко принимать пищу и, в связи с этим, очень похудел. В заросшем волосами человеке уже с трудом можно было узнать того молодого красавчика, каким он впервые появился в отделении.
Теперь это был настороженный тип с жёстким осмысленным взглядом, которому постоянно казалось, что его подстерегает опасность. Удивительно, но каким-то непостижимым образом он чувствовал тех, кто наблюдал за ним. В такие минуты Бурцев становился опасен, и однажды даже напал на санитара, который был намного сильнее физически. Беднягу спасло лишь то, что в комнату, где это произошло, случайно вошли его сослуживцы.