«Меня же он выделял из общей массы врачей и медперсонала, — продолжал доктор, — был послушен и спокоен в моём присутствии. Рисовал Павел редко, да, собственно, всего два раза, насколько я могу припомнить. А в один из периодов ремиссии долго рассматривал свои рисунки, сидя за столом, потом попросил меня забрать их, забился в угол и безутешно плакал. Я так и не смог понять причину необычного поведения своего пациента в тот день. Больше подобное состояние к больному не возвращалось, а строить гипотезы на единственном случае, как вы понимаете, было бессмысленно.
Время шло, а когда в больнице возникли большие проблемы с финансированием, Бурцева сочли практически здоровым и отправили домой. К этому времени он пробыл у нас почти два года. Я возражал, считая, что лечение не завершено, но, увы, моё мнение не было услышано. Квартира за Павлом сохранилась, пенсия была оформлена, сослуживцы согласились сопроводить его и договориться с участковым психиатром о присмотре за своим бывшим коллегой, попавшем в сложную ситуацию.
На момент выписки художник находился в состоянии длительной ремиссии, и проблем внешне как бы не обнаруживалось. Я написал рекомендации по медикаментозной поддерживающей терапии и попрощался со своим больным, ощущая подсознательно, что чем-то виноват перед ним. В чём причина этих ощущений, я так тогда и не понял, а со временем моя совесть утихла, как это обычно бывает в жизни.
— Странно только, — сказал доктор в завершение своего повествования, — что при такой привязанности к сыну, какую я наблюдал во время его первой госпитализации, мать так и не появилась за всё время рецидива болезни. Уезжал он на заднем сидении такси, заказанном сотрудниками. И я до сих пор помню его взгляд, когда он неотрывно смотрел на меня через окно удаляющейся машины».
Мы помолчали какое-то время: я — переваривая услышанное, он — находясь под действием воспоминаний. А затем доктор спросил, чем, собственно, вызван мой визит. Я рассказал о твоей просьбе. «Бегает, говорите, мой художник, — заметил доктор. — Интересно, очень интересно знать: куда бежит или кого догоняет этот несчастный человек?».
Пожав друг другу руки, мы расстались. Я обещал сообщить ему, если мне станет известно что-то новое о его бывшем пациенте.
— Лёха, я могу взглянуть на его рисунки?
— Без проблем. Держи планшет, там два разных файла.
Я открыл изображение. Рисунок, на котором человек в одиночестве сидел за столом, действительно производил впечатление как авторской манерой, так и совершенством композиции. Мне пришлось осторожно выдохнуть воздух, который непроизвольно задержал в лёгких.
— Что, пробирает? — спросил Лёха.
— Да уж, здорово преподнесено. Если бы не знал кто автор, то решил бы, что это рука гения.
— Друг мой, гениальность и безумие — это всего лишь две стороны одной и той же медали. Почитай Ломброзо на досуге, уверяю, получишь удовольствие.
Следующий файл содержал пейзаж. По стилю и эмоциональной нагрузке он сильно проигрывал предыдущему рисунку, но я замер, увидев его. Точно такая картина была изображена на стене квартиры безумца. Разница была лишь в качестве исполнения и наличии фигуры женщины, которую сильно испугал кто-то, невидимый зрителю.
— Тебя что-то заинтересовало? — спросил без привычной улыбки Лёшка, наблюдая за моей реакцией.
— Да нет, просто показалось, но я, видимо, ошибаюсь, — невнятно пробормотал я, возвращая планшет.
— Посмотри дома внимательней, и если вспомнишь, обязательно позвони. Ты слышишь меня, Игорёк? Не вздумай играть в крутого детектива без моего присутствия рядом, как ты это любишь делать. Я уже тебе говорил, кажется, что количество везения, отпущенного человеку, имеет свой предел. Не стоит приближаться к нему без должных на то оснований. Скажи, журналюга несчастный, что ты понял меня?!
— Обижаете, майор! Конечно, понял: нельзя долго дёргать судьбу за хвост безнаказанно. Ну что, по последней?
— Наливай.
Стало холодать, и мы решили прервать наши посиделки, договорившись, что оба попытаемся аккуратно проследить судьбу этого человека с тем, чтобы понять, куда он бежит или от чего убегает.
Один из самых простых и надёжных способов узнать что-либо о человеке, это спросить о нём словно невзначай у старушек, сидящих у подъезда. От их пристального взгляда невозможно укрыться. Они знают всё о каждом жильце дома: где работает, сколько получает, есть ли у него любовница или любовник и так далее. Знают порой такое, о чём сам он даже не подозревает. Я часто прибегаю к этому источнику информации. Здесь главное — суметь отличить вымысел от правды.
На следующий день после вечерней встречи с Успенцевым, издали убедившись, что Бегущий Человек покинул свою квартиру и неспешно побежал вверх по проспекту, я направился к подъезду. Было около девяти часов. День выдался тёплым, солнечным, близилось бабье лето. На скамейке у подъезда сидели две немолодые женщины, одна из которых держала на руках маленького йорка с красным бантиком на голове. При моём появлении они настороженно умолкли. Собачка неуверенно тявкнула и попыталась выбраться из рук хозяйки.