Один из скелетов принадлежал матери безумца — Екатерине Бурцевой, второй — генералу Степану Левандовскому, как было установлено буквально вчера. Мы никогда уже не узнаем, как они попали в эту западню, но можно предположить, что смерть их была ужасна: голод, обезвоживание, ужас безысходности.
Трупы пропавших девушек в разной степени разложения находились там же. Все они в той или иной степени были похожи на мать твоего Бегущего Человека. Но последняя девушка, та самая, на которой, кстати, я как порядочный человек, обязан жениться, является просто копией покойной актрисы.
— Это, пардон, отчего же вдруг ты обязан на ней жениться?
— По двум причинам, друг мой Холмс местного разлива. Во-первых, я видел ее обнаженной и причем далеко не в лучшем виде. Согласись, такая пикантная ситуация обязывает приличного человека ко многому, а во-вторых, сказать честно, мне просто грустно без хорошенькой подруги. Особенно я укрепляюсь в этой мысли, глядя на тебя и Дашу. Как ты считаешь, этого достаточно?
— Вполне. Очень убедительно. Но все же это не повод для таких резких действий как женитьба. Тебе так не кажется, мой друг Ватсон тоже не лондонского разлива?
Успенцев улыбнулся:
— Согласен, несколько погорячился. Но девушка, скажу я тебе, хороша на редкость! Я бы сказал, что она — улучшенный вариант матери покойного бегуна.
— Так вперед, брат мой Леха, и пусть тебе улыбнется удача!
— Спасибо, тронут безмерно.
— Да, кстати, а с девушкой был разговор в отношении того, как она вообще попала в бункер?
— Нет, пока такого разговора с ней не было, поскольку врачи категорически возражают. Смысла же настаивать на этом тоже нет, поскольку отвечать за произошедшее некому: безумный художник мёртв.
Мы помолчали какое-то время, а потом я произнёс, ни к кому конкретно не обращаясь:
— Интересно всё-таки, насколько безумен он был? Да и был ли вообще таковым? Уж больно сложные действия совершал этот художник для сумасшедшего человека. Ты не находишь?
— Увы, теперь на эти вопросы уже никто не ответит, — сказал Лёшка, поднимаясь. — К сожалению, Игорёк, мне пора идти. Я убедился, что ты на пути к выздоровлению, и это хорошо, но также я вижу, что ты ещё слаб и по этой причине не наделаешь новых глупостей, что ещё лучше. Пока, дружище!
— Пока! Даже не знаю, радоваться или огорчаться твоей последней реплике.
— Радуйся. Да, чуть не забыл. В этом пакете твой практически оконченный портрет, написанный Бегущим Человеком. Я решил, сударь, что он будет дорог вам как память о тех, не самых лучших в этой жизни, часах, проведенных в бункере. Посмотришь потом на досуге. Что-то есть в этой картине, чертовщинка какая-то. Думаю, она тебе понравится.
Спал в эту ночь я крепко и без сновидений. Утром врач остался доволен осмотром, после чего разрешил мне вставать и перемещаться по палате, что значительно украсило мою жизнь. Казалось бы, мелочь — самостоятельное посещение туалета, а какую радость доставляет она обременённому условностями человеку. Рината принесла неплохой завтрак, позвонил Лёшка с единственной целью — выяснить как мои дела, короче, жизнь стала налаживаться.
Около десяти в дверь палаты раздался осторожный стук.
— Войдите, — сказал я, оторвавшись от экрана телевизора.
В комнату вошла девушка. Тапочки, джинсы, лёгкая спортивная кофточка с капюшоном. И лицо, в точности напоминающее Катеньку Бурцеву. Только на портрете в холле театра она улыбалась, потому что была счастлива после такой удачной премьеры «Бесприданницы». У вошедшей же девушки в глазах застыла настороженность.
— Доброе утро! — сказала она.
— Здравствуйте! Чем могу служить? — поднялся я.
— Простите, вы ведь Игорь Зарубин?
— Верно, а вы — Таня Никиткина, насколько я понимаю.
— Да, это я.
— Присаживайтесь, Таня. Я слушаю вас очень внимательно.
Девушка заняла моё место в кресле, я устроился на краю кровати.
— Да, собственно, я зашла, чтобы поблагодарить за то, что вы сделали для меня, — начала она и замолкла, подыскивая слова.
— Таня, не стоит благодарностей. Во-первых, это произошло случайно, а во-вторых, я произнесу заезженную фразу: на моём месте так поступил бы каждый. Лучше скажите, как вы себя чувствуете сейчас?
— Спасибо, уже лучше. Сплю всё ещё плохо, мне постоянно снится этот человек, рисующий мой портрет. Но врачи говорят, что это должно пройти.
— Верьте врачам, Таня. Я тоже думаю, что память о случившемся с нами со временем, конечно, не исчезнет бесследно, такое невозможно забыть, но уж совершенно точно потеряет свою остроту. Вы, вероятно, уже чувствуете это по себе, хотя от тех событий всех нас отделяют всего лишь четыре дня. Я прав?
— Да, возможно… Знаете, я все это время думаю, но так и не могу понять: зачем он это проделывал? Что ему было нужно от меня? Ведь за всё время этот человек не произнёс ни слова.