Лучший день в году

– Да, налицо самоубийство. Редко, когда такое сопровождается подобными материалами.

Копылов кисло улыбнулся жаркому солнцу, бьющему в лобовое стекло. Сейчас умничка скажет, что никто не видел, что происходило в сарае. То, что покойная стояла перед дверью с веревкой, еще ни о чем не говорит.

Но Света неожиданно промолчала. Достав из сумочки темные очки, она водрузила их себе на нос и промолчала всю дорогу до города.

– Вам куда? – поинтересовался он, когда они въехали в город.

– На работу.

Копылов послушно свернул к прокуратуре. Она вышла, сухо кивнув. Не попрощалась, не оставила номер телефона, не сказала, что позвонит.

Копылов резко развернул машину и поехал в отдел.

«Вот и все», – шепнул ему в ухо вкрадчивый Степкин тенорок. Девочка ушла, мечтам о домике на берегу трындец. Размечтался он! Тихая летняя ночь, оголенное плечо, вынырнувшее из-под одеяла. Есть, кому ее укрывать, брат Сашка, есть.

Словно услышав его страдания, Степка позвонил, как только Копылов остановился на стоянке у отдела.

– Где был? – буркнул тот голосом, полным похмельного страдания. – Позвонил в дежурку, сказали – на выезде.

– У Митрофаныча.

– У деда, что ли, с внуком?

– Ага. Только внук в бегах. Дед один остался.

– А чего внук бегает?

– А ты накаркал, гад.

Копылов зло выругался. Нет, ну должен был кто-то ответить за то, что Света ушла, не оставив номер телефона! Раз Степка подвернулся, пускай слушает.

– Чё, угомонили фотографа, да?! – Кажется, этот идиот даже радовался. – А я говорил!

– Да пошел ты, Степа… – Копылов скрипнул зубами. – В отпуск дальше!

– Не хочу, Саня. Устал, – захныкал коллега.

– Чего устал?

– Пить устал. К тебе хочу, на работу.

– Еще неделя, Степа, у тебя есть, чтобы морду свою запойную в порядок привести.

– Нет, я сейчас хочу. С тобой. Вот ты куда намылился?

– В отдел я намылился, коллега. В отдел.

– Врешь, а чего тогда из машины не выходишь?

Копылов стремительно обернулся. Степка стоял метрах в трех от него. Загорелый, похудевший, еще более интересный. И выглядел отдохнувшим. И морда его была свежевыбритой и симпатичной. И совсем даже не носила следов ночного выпивона.

Коллега подошел, не торопясь, к машине. Сел на то место, где еще десять минут назад сидела Света. Втянул носом воздух. Уставился на Копылова с хитрым прищуром.

– Ну? И чего такой?

– Какой?

– Да такой вот! Встрепанный! Я тебя таким раз только видел. Это когда ты любимую женщину за порог выставил за то, что она вознамерилась тебе…

– Заткнись! – рявкнул Копылов и завел машину.

– Куда едем? – Степа послушно свернул со скользкой стези.

– В больницу.

– А чего там?

– Кодировать тебя буду! Чтобы ты ночами водку не жрал, честным людям голову не морочил своими звонками. Чтобы не предсказывал всяких гадостей, которые наутро сбываются. Слышь, Степ, – Копылов глянул на него с сумасшедшинкой. – А может, это ты его, а?

– Да пошел ты, – беззлобно отозвался Степан. – Что в больнице-то? Морг нужен?

– Нет, хирургическое отделение.

– Это зачем?

– А затем, Степа, что убили вовсе не нашего с тобой свидетеля, а дружка его, алкаша.

– То есть?! – вытаращился Степан. – А этого за что?

– Думаю, перепутали. Илью вечером скрутило, и его местный на себе отволок в больничку, где того экстренно прооперировали. А на хате остался их собутыльник. Сопун его кличка.

– Опа…

Степка почесал белокурую голову. Глянул на Копылова, кивнул с присвистом.

– Думаешь, внук?

– Логично было бы предположить, Степа. Илью он в глаза никогда не видел. Малый нервный. Пожелал вытрясти из него всю правду. А что можно вытрясти из алкаша, кроме перегара? К тому же он ничего не знал, алкаш-то не тот! Но дело в том, что внук божится деду, что никого не убивал. То ли это действительно так, то ли он убил и удрал. Надо разбираться!

Копылов взял правее и через десять минут въезжал под облупившуюся кирпичной кладки арку больничного двора. По аллеям, густо засаженным сиреневыми кустами, гуляли больные в полосатых пижамах, бесформенных разноцветных халатах. Он проехал до стоянки. Выбрался из машины в душный июньский полдень, и тут же рубашка облепила вспотевшее тело.

– Ну и жара! В такую жару в гипсе чокнуться можно, – проводил он сочувствующим взглядом молодого парня на костылях.

– В гипсе чокнуться можно в любую погоду, – резонно заметил Степа, провалявшийся пару лет назад со сломанным коленом два месяца на больничной койке. – Веди, где тут у тебя хирургия.

Хирургия нашлась быстро по медленно разбредающимся от ее дверей в разные стороны больным. Кто держался за бок, кто за спину, но резво не прыгал никто. Копылов вошел в гулкий вестибюль, выложенный старомодным кафелем, и почти тут же наткнулся на Хаву.

Толстяк медленно шел вниз по широкой лестнице, прижимая к себе шуршащий пакет с чем-то объемным.

– Эй, Харитон, – окликнул его Копылов. – Ты чего такой кислый?

Хава вздрогнул, испуганно посмотрел в сторону мужчин, один из которых его окликнул. Долго узнавал, а когда узнал в Копылове того самого мента, который допрашивал его утром в квартире Ильи, перепугался еще больше.