Лучший друг

— Что такое, Таня, жестокость? По-моему, жестокость есть чувство, побуждающее человека причинять другому напрасные страдания. Слово «напрасные» я подчеркиваю. Не так ли?

Татьяна Михайловна кивнула головою.

— И следовательно, — продолжал Кондарев, — доктор, отпиливающий больному руку с тем, чтобы сохранить ему жизнь, совсем не жесток, хотя и причиняет ближнему страдания. Да? Он только обладает мужеством. — Кондарев внимательно глядел на жену, как бы наблюдая, какое впечатление производят на нее его слова.

— А у нас, — говорил он, — часто смешивают жестокость с мужеством, между тем как тут громадная разница. Мужество никогда не исключает в человеке чувства сострадания, а жестокость указывает всегда на отсутствие в человеке вот именно этого чувства.

Кондарев внимательно глядел на жену; Татьяна Михайловна молча шевелила длинными спицами, и камни колец сверкали на ее тонких и бледных пальцах разноцветными переливами. Воздух сада, несмотря на тень от деревьев, дышал зноем; листья берез висели беспомощно и в изнеможении.

За обедом Кондарев шутил и поглядывал на окружающих спокойно и светло и только к вечеру внезапное беспокойство охватило его. Неожиданно ему пришло в голову: «А что если Опалихин не захватит с собою ключа от своего стола?» И он понял, что, случись это, все его предприятие провалится в бездну. Сражение будет проиграно им и все его планы рушатся, как карточный домик. Эти мысли взволновали его. Он заходил по кабинету, потирая ладонью висок. «Что же это такое? — думал он в тревоге. — Зачем же я назвал на сегодня гостей, если весь мой успех зависит от простой и нелепой случайности! Стоило ли тогда городить весь этот огород? Играть — так уж играть наверняка и без проигрыша!»

Некоторое время он ходил так по кабинету, беспокойно потирая виски и с тревогой поглядывая по сторонам. И так же внезапно он просветлел.

«Чего же я мучаюсь-то, однако? — подумал он. — Ведь ларчик всегда открывается очень просто! Сейчас же мне надо ехать к Опалихину и убедиться, что он захватит с собою ключ, когда поедет ко мне. А если он забудет о ключе, — добавил он мысленно и со злобой, — так нужно сделать так, чтобы он захватил его во что бы то ни стало!»

Торопливо он отправился к жене и сказал ей, что сейчас он поедет к Опалихину. У него есть к нему дело. И пусть она одна принимает гостей, если он немножко опоздает. Он приедет вместе с Опалихиным. «Да уж теперь мне его и с глаз спустить нельзя. Самому дороже!» — думал он с решимостью.

Через несколько минут он уже ехал к Опалихину в беговых дрожках и всю дорогу думал: «И такую важную статью ты чуть-чуть мимо рта не пронес. Ах, лисий хвост, лисий хвост!» — и он укоризненно качал головой, поглядывая по сторонам.

Черные грачи неподвижно сидели там и сям по бокам знойной дороги и, раскрыв белые клювы, тяжело и часто дышали.

Кондарев въехал на двор Опалихина. Весь двор точно изнемогал от зноя, несмотря на косые лучи солнца, уже уходившего к закату. От железных крыш строений тянуло жаром, на сосновых тесинах стен янтарными каплями выступила смола, и зеленый ковер подорожника, еще сочный и свежий у самых стен, далее уже весь был в бурых пятнах. Кондарев увидел веселого и бойкого паренька, прислуживавшего Опалихину. Он степенно шел по двору в легонькой поддевочке, направляясь к крыльцу дома, и во все горло зевал:

Пусть воет ветер, пусть плачет вьюга!

Кондарев окрикнул его; тот бросился к нему со всех ног, а Кондарев неожиданно вспомнил: как-то он неожиданно приехал к Опалихину зимой. На дворе кружила бешеная метель и снежные вихри плясали на белых крышах строений. А этот паренек так же степенно шел по двору в этой же самой легонькой поддевочке и зевал изо всех сил:

Дождались мы светлого ма-я-я.
Цветы и деревья цветут!..

И, с улыбкой передавая пареньку вожжи, Кондарев спросил:

— Отчего ты всегда, мой друг, поешь околесицу?

Паренек фыркнул, а Кондарев прошел в дом.

Опалихин поднялся навстречу Кондареву. До его прихода он лежал на диване и читал какую-то книгу.

— Какими судьбами? — весело спросил он его, ставя ноги на пол и здороваясь. — Я ведь нынче к тебе собираюсь.

— Да я за тобой и заехал, — устало усмехнулся Кондарев, присаживаясь рядом на диване. — А ты уж, кажется, и прифрантился даже? — снова лениво усмехнулся он, оглядывая щегольской костюм Опалихина.

— Как видишь, — засмеялся и Опалихин.

— Ну, что же, посидим немного-мало, да и айда! — Кондарев привалился в угол дивана.

— Кстати — внезапно заговорил он как-то особенно ясно произнося слова, — образцы шуваловского овса у тебя еще остались? А то мне хочется прикинуть их на глаз со своими. — Он уставил на Опалихина взор и слегка побледнел.

— Остались, остались, — весело отвечал Опалихин и достал из кармана бронзовый ключ, так хорошо знакомый Кондареву.

Кондарев подумал:

«Так ключ у тебя в кармане был, и теперь стало быть нужно, чтобы ты его туда же и отправил».