Лучший друг

— Ты первый работник в губернии! — снова искренно и задушевно воскликнул Кондарев. — Но что бы было, если бы ты потерял способность к работе? — Он уставил на Опалихина горячий взор. — Что бы тебе подсказали твои боги? — добавил он. Опалихин молчал. На дворе было тихо. Синий мрак неподвижно стоял за околицей и ровное дыхание ночи струилось в комнату над головой Кондарева свежей волной. Он слышал, как лошадь грызла удила.

— Что бы было, если бы ничего не было? — вопросом же отвечал Опалихин и усмехнулся.

— Ну, ответь мне, ну, сделай милость! — вскрикнул Кондарев с горячностью.

— Я, право, не знаю, что сказать тебе, — отвечал Опалихин. Он подумал и добавил:

— Тогда, может быть.

— Скажи, что это вздор, — вскрикнул Кондарев.

— Тогда, может быть, — настойчиво повторил Опалихин, и холодный свет скользнул в его глазах.

— Так говорит Заратустра, — вздохнул Кондарев.

Он стоял все в той же позе, облокачиваясь обоими локтями на подоконник. Его лицо было все также бледно, а глаза зажглись резким и сухим блеском.

— А мужики подохли бы с голода? Да? — спросил он Опалихина холодно и резко.

— А мужики подохли бы с голода, — отвечал тот, — ведь я сам для себя нужнее, и кто мне они? Случайные попутчики в лодке? И если нас захватил шквал, что же? — презрительно усмехнулся он.

Кондарев схватил его за локоть.

— Так их нужно вышвырнуть за борт? Да? Откажись от своих слов, прошу тебя, — вскрикнул он с мучением на лице. — Откажись, ради Бога! — не выпускал он его локтя. — Ну, что тебе стоит отказаться! Ну, сделай же это, — повторял он с розовыми пятнами на щеках.

Опалихин усмехнулся.

— Во имя чего? — спросил он Кондарева.

Кондарев чуть не вскрикнул:

— Ты сам себя потопишь завтра этою фразой!

Он хрипло расхохотался, отпустил локоть Опалихина и, подражая ему, насмешливо произнес:

— Во имя чего? — И с хриплым смехом он добавил: — Так непременно же приезжай ко мне завтра.

— Непременно, непременно, — усмехнулся и Опалихин.

Кондарев пожал его за локоть и направился к лошади. Уже усаживаясь в седло, он холодно и насмешливо декламировал:

И слабым манием руки
На русских двинул он полки!

XIII

Кондарев возвратился домой, когда уже весь двор был затоплен белесоватой мутью и предрассветный ветер шуршал в деревьях сада. Навстречу ему с завалинки лениво поднялась собака, крутым горбом выгнула спину, зевнула, загибая кверху красный язык, и помахала хвостом. Он проехал к людской избе; за тусклым окном кто-то громко молился, кашлял и чесал живот. Заспанный конюх, распоясанный и босой, выбежал из избы, стукаясь обо все косяки, и привычной рукой, не глядя, поймал брошенный ему повод. Кондарев отправился к дому. Он тихо прошел в кабинет, сбросив с себя поддевку и сапоги, залез под чапан, на тахту, и тотчас же заснул, точно нырнул в воду. И так же внезапно он проснулся. Его разбудил какой-то свистящий шепот под самым ухом. Он открыл глаза и с странной ясностью тотчас же сообразил, где он и что ему надлежало делать. Он торопливо стал одеваться.

— Я не проспал? — спросил он человека, разбудившего его, и тут же понял всю несуразность своего вопроса. Он никогда не мог проспать такого события. Жуткий трепет обдал его мучительной волной. Человек отвечал ему:

— Сейчас поведут, — и он заходил мимо Кондарева, постоянно возвращаясь назад. Его шаги и жесты не производили никакого шума, но это нисколько не поражало Кондарева. И, поспешно натягивая на себя одежду, он расспрашивал его с жутким любопытством:

— Много ли их?

Человек прошептал:

— Тысячи. — И Кондарев увидел, что и его начинает охватывать нервный озноб.

— А нас? — спросил он его, содрогаясь. Он говорил шепотом, с дрожью в голосе, и сам не узнавал своих жестов.

— Нас меньше сотни, — отвечал человек.

— Удастся ли нам, по крайней мере, хоть что-нибудь?

— Едва ли.

— Ну, что же, — вздохнул Кондарев, — потешим свою душеньку и умрем!

Он был уже совсем готов, однако, чего-то ему недоставало и он беспокойно ходил по комнате, ища глазами то, что ему было нужно. Мучительное волнение и тоска охватывали его.

И человек, разбудивший его, понял, что ему было нужно; откуда-то в его руках появился большой бронзовый подсвечник, изображавший сатира с факелом в руках. И он передал его Кондареву. Кондарев принял его, оглядел внимательно и даже попробовал на вес. Он остался доволен осмотром; подсвечник был тяжел как топор, и вполне мог заменить собою оружие. Однако он поставил его на пол, так как сейчас в нем еще не было необходимости; и тогда он подсел к человеку, подавшему ему оружие, и с мучительным волнением начал расспрашивать его о планах засады. Тот с странной жестикуляцией и беспокойным взором зашептал ему тревожным шепотом. Кондарев слушал внимательно и старался запомнить каждое слово. Человек шептал ему: