Лучший друг

– Не знаю. Раньше я приходил сюда для уединения. Иногда рисовал, но сейчас мне очень захотелось спать, ведь мы с братом всю ночь работали над планом и смотрели телик, – он закрыл лицо руками, стараясь взбодриться после сна. Он говорил с ней впервые после того дня, и сейчас немного смущался, не мог никак найти правильные слова. – А ты какими судьбами тут?

– Я всегда сюда приходила, – девушка встала и пошла к высокой и старой сосне, под которой трава уже прилично помялась с годами. Егор присоединился к ней и увидел, что в метре от земли на дереве были нацарапаны инициалы: «В. И. Кузнецов. 14.01.2105».

Егор удивился, что никогда раньше не замечал этой миниатюрной могилки, аккуратно украшенной садиком из васильков, ромашек, клеверов и элегантного ландыша по центру. Сверху над могилой был вырезан глубокий крест, залитый чем-то темно-бордовым, который облепила грязь и муравьи. Девушка села на корточки и засунула в рыхлую землю три ромашки с корешками, заботливо вырванные с пригородных садов. Она притоптала землю вокруг и подлила водички из баночки из-под канцелярских скрепок. Интерес Егора побудил его к искреннему вопросу:

– Это твой папа?

– Ага.

Егор потерялся. Ему совсем было непонятно, что говорить в такой ситуации.

– А… Мне жаль…

– Не надо «мне жаль» твоих. Это история, которая тебя совсем не трогает, я знаю.

– Все ты уж всегда знаешь, – он сел рядом и подровнял откатившийся камешек импровизированного садика. – И все же мне интересно.

– Ты ставишь свой интерес выше моих чувств.

– Не ставлю, а просто хочу понять тебя. Я тебя не заставляю мне ничего рассказывать.

Опустив голову на ладонь, она улыбнулась и аккуратно помяла землю под цветами.

– Мой отец умер холодной зимой, стараясь выполнить поручения национальной партии по перевозке провизии и боеприпасов к линии боевых действий. Хоть он и был человеком преданным и раболепным, но всерьез его никто так и не воспринял. Как на каторге, он три дня и две ночи катал бочки, ящики и патронташи, не награжденный и ломтем хлеба за свои труды. Трехмесячная осада «золотой ветки» привела к утешительным результатам, но произошло это ценой жизни десятков, а то и сотен таких инициативных рядовых, как Виталий Иосифович Кузнецов. Никто не воспринял всерьез смерть обычного посыльного на военном фронте, поэтому труп отца так и пролежал две недели под кровавым снегом, сжимая в руке сухую кожуру от вяленой говядины, так и не подарившей ему и пары минут жизни. Его нашли после окончания боевых действий спустя три дня и принесли к нам, положив труп на пороге, даже не сказав ни слова. Мы с бабушкой похоронили его под этим дубом потому, что именно под этим деревом когда-то мой отец дал клятву небу в вечном служении господу и правителю, – она показала пальцем на крест над могилой, и только тут Егор понял, что темно-бордовая жидкость была не чем иным, как запекшейся кровью. – Тут он начал свой путь, тут же и был похоронен. Похоронен человек, проживший жизнью искренне верившего в правосудие. Возможно, его вера была напрасна, но он точно не заслужил такой участи. И пусть он был жалок, я не могла его оставить так просто, как оставила в свое время мать. Так Маша, как она думает, отдает честь погибшим, – сказала девушка, впервые произнеся свое имя.

На протяжении всего монолога Маши у Егора появлялось ощущение неправильности происходящего. Смотря на рыхлую землю с тремя политыми ромашками, под которыми покоился труп ее отца, он невольно захотел уйти отсюда поскорее и более никогда не затрагивать эту тему, от которой у всех на душе кошки скребли.

Маша еще какое-то время сидела у дерева и сжимала руками коленки. Солнце наконец выбралось из-за серых облаков и пролило единственный лучик на бледное личико в очках. Теперь Егор спокойно и безошибочно сказал себе, что она тот человек, который хранит в себе чувства, подобные его чувствам, в чем они были так похожи и что стало началом той нервозности при виде ее, которая не обошла его стороной и в этот раз. Так они еще какое-то время сидели у самодельной могилки и наблюдали за муравьями и жучками, нежно прильнувшими к ромашкам. Егор закурил свои любимые «Огни» и сказал:

– Именно поэтому ты и хочешь убежать отсюда. Как я могу помочь тебе? Что позволит тебе избавиться от гнетущего чувства этой паршивой скованности?

Маша подняла на него взгляд, и под глазами у нее блеснули кристальные капельки. Очки ее запотели, и она сняла их, начав протирать белым платочком. У Егора перехватило дыхание.

– Я не хочу вам докучать, – выдавила она. – Пусть ваш путь будет вашим же удовольствием, и вы сможете держать ответственность только друг за друга. Я поняла глупость своего поступка только недавно. Это было слишком опрометчиво, извините. Я не смею…

Егор оборвал ее и провел большим пальцем по мягкой коже лица, убрав текущую из уголка глаза слезу. Она отпрянула от него и посмотрела глазами, полными недоумения.

– Да не извиняйся ты, – Егор улыбнулся, сам не ожидая от себя таких смелых действий. – Нам даже будет приятно, если кто-то составит компанию двум братьям.