Дверь в квартиру отворилась, и Ник вошел внутрь, сразу направившись к платяному шкафу.
– А, твоя бесценная одежда, – сказала Клео. – Конечно, у тебя есть ключ – можешь пользоваться им в любое время – хоть днем, хоть ночью. До конца моих дней у меня найдется кровать, где ты сможешь переночевать, – не моя кровать, а твоя собственная. Так, чтобы ты чувствовал себя достаточно далеким от меня. Ведь на самом деле тебе только того и хочется, чтоб быть подальше от меня, так ведь? Эта девушка, Шарлотта Боейр – или Бойд? – на самом деле всего лишь предлог. Твоя главная связь – по-прежнему со мной, пусть даже на какое-то время она негативна. Но ты скоро поймешь, что Шарлотта тебе ничего дать не сможет. Ведь она – только оболочка из косметики. Вроде робота или еще чего-то такого, раскрашенного под человека.
– Типа андроида, – уточнил он. – Нет, она не такая. Она – лисий хвост и хлебное поле. И солнечный свет.
– Оставь здесь какие-нибудь из своих ботинок, – проговорила она, стараясь не впадать в просительный тон, и все же… она просила. – Тебе ведь не понадобятся десять пар ботинок. Возьми две – или, в крайнем случае, три. Ладно?
– Прости, – сказал Ник, – что я так с тобой поступаю. Я никогда не отдавал дань юношеским порывам; теперь, наверное, со мной это и происходит – как ты сама говорила.
– Ты понимаешь, что теперь Бобби дадут новый, справедливый тест? Ты понимаешь это? Ответь мне. Понимаешь?
Ник стоял, уставившись на экран телевизора. Потом он вдруг бросил ворох одежды и кинулся к переключателю.
– На всех каналах то же самое, – сообщила Клео. – Может быть, кабель оборвался… Или это Провони, – добавила она.
– Значит, он не дальше, чем за пятьдесят миллионов миль.
– Как это ты нашел квартиру для себя и для… этой девицы? – поинтересовалась Клео. – Все эти люди из лагерей для перемещенных… разве они не заняли все до единой квартиры в США?
– Мы устроились у ее друзей, – ответил он.
– Не мог бы ты дать мне адрес? – попросила она. – Или телефон. Если мне вдруг понадобится найти тебя, чтобы сообщить о чем-нибудь важном. Между прочим, если Бобби как-нибудь обидят, ты ведь захочешь…
– Тихо, – оборвал ее Ник. Он сидел на корточках перед телевизором, внимательно изучая экран. Белый фоновый шум внезапно прекратился. – Это значит, что передатчик включен, – сказал Ник. – Они были отключены – все-все. Провони перекрыл их сигналы. Теперь он попробует передать. – Он повернулся к жене, лицо его раскраснелось, а глаза распахнулись как у ребенка. «Или как будто он повредился головой», – подумала Клео со смутной тревогой.
– Ты не знаешь, что это значит, так ведь? – спросил Ник.
– Ну, я думаю, что…
– Вот потому я от тебя и ухожу. Потому что ты ничего не понимаешь. Что для тебя возвращение Провони? А ведь это самое значительное событие в истории! Потому что с ним…
– Самым значительным событием в истории была Тридцатилетняя война, – уверенно возразила Клео. Она специализировалась на этой эпохе в развитии западной цивилизации и знала, о чем говорит.
И тут на экране появилось лицо – с волевым подбородком, массивными надбровными дугами, а глаза были маленькими и неистовыми, подобными дырам, пробитым в ткани реальности – в окружающей их оболочке, – таящим кромешную тьму.
– Я Торс Провони, – донеслось из динамиков, и прием был хорош – голос его доходил еще отчетливее, чем видеоизображение. – Я нахожусь внутри разумного организма, который…
Клео расхохоталась.
– Заткнись! – рявкнул Ник.
– «Всем привет, – передразнила Клео. – Я жив и нахожусь внутри гигантского червя». Вот это мне нравится, это уж действительно…
Ник отвесил ей оплеуху, опрокинув ее навзничь силой своего удара. И опять повернулся к телеэкрану.
– … Примерно через тридцать два часа, – неторопливо и хрипло говорил Провони. Он выглядел таким измотанным, каким Ник еще никогда и никого не видел. Он говорил с огромным усилием, словно каждая произнесенная фраза стоила ему остатков жизненной энергии. -… Наш защитный экран отразил более семидесяти типов ракет. Впрочем, тело моего друга окружает корабль, и он… – Провони сделал глубокий судорожный вдох. – Он справляется с ними.
Обращаясь к Клео, которая поднялась, потирая щеку, Ник сказал:
– Тридцать два часа. Через это время он приземлится? Он так близко? Ты слышала? – В его голосе звучала едва ли не истерика.
Слезы навернулись ей на глаза; не ответив, она скрылась в ванной, чтобы запереться там и вдоволь наплакаться.
Чертыхаясь, он бросился вслед за ней и заколотил по запертой двери ванной.
– Черт побери, ведь жизнь каждого из нас зависит от того, что сейчас делает Провони. А ты даже не слушаешь!
– Ты ударил меня.
– О Господи, – безнадежно пробормотал он. И поспешил обратно к телевизору. Но изображения на экране уже не было, и белый фоновый шум тоже возобновился. И теперь стала постепенно восстанавливаться обычная телевизионная трансляция.
На экране появился сэр Герберт Лондон, главный обозреватель текущих событий в Эн-би-си.