Лучший друг девушки

По ночам, лежа в двухспальной кровати – мать ее была решительно против односпальных кроватей, – она прислушивалась к стрекоту цикад и отдаленным звукам автомобилей и тосковала по Джонни. Не столько по разговорам с ним – Джонни был неважным собеседником, сколько по тому, что его не было рядом с ней в этой огромной французской кровати. Он занимал мало места; это Ливи спала широко раскинувшись и все время беспокойно ворочалась во сне. У изголовья каждого стояла лампа, повернутая таким образом, чтобы не мешать тому, кто в данный момент ею не пользуется; иногда она, перелистывая свои журналы, показывала ему фасон нового платья и спрашивала: «Как оно тебе?», а он, склонив голову набок и поджав губы, отвечал: «Да, это именно то, что тебе нужно, Ливи» или «Мм-м-м... немного не то, а, как думаешь?» У Джонни была няня-англичанка, и его речь была пересыпана англицизмами. К примеру, читая журнал для автомобилистов и показывая Ливи фотографию той или иной легковой машины, он в упоении восклицал: «Конец света!» В эти минуты у него даже акцент был слегка английским.

Конечно, у нее остались дети, но у них тоже была своя няня, и тоже англичанка, к тому же ярая сторонница жесткого режима дня. Впервые за десять лет замужества время для Ливи стало мучением. Десять минут казались длиннее всех этих десяти лет. Куда же они ушли?

Теперь, просматривая газеты и журналы, которые она выписала для Джонни (Ливи не нашла в себе силы аннулировать подписку, они представлялись ей связующим звеном с прошлым, и ей не хотелось его обрывать), она вдруг поняла, что в мире происходила масса интересных событий: грандиозные политические перевороты, марши протеста, войны, перемирия, освободительные движения и, что совсем немаловажно, движение за эмансипацию женщин. Ее жизнь была сконцентрирована на семье, кружилась вокруг двух домов, Джонни, детей: голова ее была забита их уроками танцев, уроками верховой езды, посещениями педиатра. Много времени и разговоров ушло на то, чтобы выбрать самую лучшую школу, решить, нужны ли Джонни-младшему пластины для зубов или можно еще подождать? И была еще их яркая и разнообразная светская жизнь: коктейли, обеды, презентации, театральные премьеры, благотворительные балы, три раза в неделю ленчи у Ливи с ближайшими подружками и еще более интимные ленчи с сестрами, регулярные визиты в Филадельфию к одной бабушке и на каникулы в Вирджинию – к другой. При мысли о том, во что она превратилась, Ливи охватывала дрожь: теперь она ничто, статистка, женщина на подхвате; во всяком случае, станет таковой, когда снова появится в свете.

– Ты и так уж слишком долго отлеживаешься в своей берлоге, – практично заявила ее сестра Тони одним погожим вечером. – Пора снова вылезать на свет божий, возвращаться к реальности.

– Вот она, моя реальность, – Ливи обвела рукой зеленые газоны, с любовью возделанные лощины, озеро, деревья, цветы.

– Так оно и будет, если станешь и дальше хоронить себя здесь.

– Я не хороню себя. Но мне совершенно не хочется все это покидать.

– Боишься?

– Нет, мне просто неинтересно.

– Тебе необходимо как воздух, чтобы тобой заинтересовался какой-нибудь мужчина, естественно, после того, как кончится траур, – прибавила Тони, заметив, как изменилось лицо сестры.

– Никто никогда не сможет заменить мне Джонни.

– Что, такой здоровый был мужик? – невинно удивилась Тони, с улыбкой глядя на искаженное гримасой отвращения лицо Ливи. Про себя Тони всегда считала Джонни скорее прелестным подростком, чем взрослым мужчиной. Его жена, по-видимому, придерживалась иного мнения. Но все равно, и он, и она были сущими младенцами, скорее друзьями, чем любовниками. Ливи секс волновал мало, Джонни же, как полагала Тонни, до того как женился на ее сестре, был вообще внешне похож на кастрата. Но произвели же они на свет двух детей, значит, все-таки знали, что к чему! «Значит, тоскует она не по сексу, – думала теперь Тони, глядя на четкий, как на камее, профиль сестры. – Голову даю на отсечение, она и понятия не имеет, что это значит. Ей бы сейчас хорошего мужика, чтобы научил ее кое-чему».

Сама Тони, разведясь с первым мужем по причине его частых измен, умело скрыв при этом собственные и тем обеспечив себе солидную компенсацию, еще удачнее вышла замуж вторично и за два года этого брака получила больше удовольствий, чем за десять лет первого.