Тодор стоял перед кроватью Зельды на одном колене. Правой рукой он нежно сжимал её руку, а в левой держал колечко. Оно казалось настолько маленьким в его больших руках, что было почти незаметным, если бы не розовый камушек, что блестел на солнце.
— Тодор? — Зельда окончательно проснулась и приподнялась на локте. — А ты что делаешь?
— Предложение делаю, — ответил Тодор смущаясь. — Тебе предложение. Вон цветы стоят. — Он кивнул на тумбочку, на которой в щербатой вазе возвышались нежно-розовые, желтоватые к середине георгины. — А это колечко. Ты не думай, это рубин, не стекляшка.
Зельда улыбнулась, порезанная щека дала о себе знать острой болью.
— Тише-тише, — Тодор быстро надел колечко Зельде на пальчик и поцеловал ручку. — Ты не спеши. Подумай, а потом скажешь.
Зельда закрыла глаза. Она закрыла их совершенно не потому, что ей был неприятен Тодор. Причина была иная: она так давно знала его, что уже привыкла и как на кавалера не смотрела. В глазах защипало, а она не хотела, чтобы Тодор увидел слёзы и, не дай Бог, не подумал чего-нибудь плохого. Одна маленькая слезинка всё-таки выкатилась из-под чёрных ресниц Зельды, но Тодор её не заметил — он, хотя и понимал, что теперь он лучшая партия для Зельды, но был счастлив, что она не отказала прямо сейчас.
Переночевав в Кракове, в скромном номере отеля «Саский», Гольдман и Рузя решили выезжать на Закопане днём, чтобы не слишком задерживаться в пути. Завтракали здесь же — в отеле.
— Хочешь, можем зайти в «Яму Михалика»? — спросил Гольдман. — Это рядом, на Флорентийской улице.
— А что там, в этой «Яме Михалика»? — спросила Рузя, — Очень уж странное название.
— Одна из старейших кондитерских. Если ты не против, то сходим туда и всё сама увидишь. Там подают божественные кремувки и превосходный кофе! Тебе не может не понравится!
Гольдман увлёкся и стал рассказывать о том, как хорошо можно покушать в Кракове, описывал всякие вкусности так аппетитно, что Рузя проголодалась.
— А пойдём в эту «Яму».
«Яма Михалика» отличалась тем, что обычно в ней собиралась богемная публика. По вечерам здесь выступали артисты, но с утра было малолюдно. Только случайные посетители заходили на чашечку кофе.
Гольдман и Рузя уселись за столик у окна. Рузя огляделась вокруг. Она ясно ощутила, что теперь может легко и непринуждённо зайти в кофейню отеля, и каждый официант прогнётся, как перед важной панянкой.
— Доброго утра! Пан желает что-нибудь? — спросил Гольдмана немолодой мужчина, одетый в длинный белый передник, вежливо улыбался, немного склонив голову набок, как странная птица. Седые виски отливали в приглушённом свете хрустальных люстр кофейни. Гольдман внимательно посмотрел на Рузю и спросил:
— Девочка моя, хочешь заказать сама?
Рузя кивнула.
— Здравствуйте! — улыбнулась она официанту. — Пани желает чашку кофе со сливками и кремувку. Мне говорили, что в Кракове они очень вкусные.
— Мне тоже чашку кофе, — попросил Гольдман.
Официант вежливо кивнул и ушёл. Через несколько минут он поставил на столик заказ.
Совершенно довольная Рузя от пуза наелась кремувок, ещё и обважанки заказала — баранки из заварного теста, посыпанные маком и кунжутом — и попросила завернуть с собой.
Они вернулись в номер. Рузя собирала вещи, а Гольдман листал свежую газету и посматривал на часы, вынимания их каждый раз из кармана жилета. В очередной раз глянув на часы, он сказал:
— Пора. Подожди меня в отеле. Я отлучусь ненадолго, — Гольдман сжал Рузину руку.
А ещё, его глаза стали такими, что она сразу же поняла — если ему нужно уйти, то он уйдёт. Можно даже устроить скандал или что-нибудь разбить. Всё равно уйдёт. Она слишком хорошо знала это выражение глаз у мужчины, чтобы задавать глупые вопросы или спорить.
— Если нужно, то иди, — пожала плечами Рузя. — Только не забудь, что я здесь и жду тебя.
Гольдман улыбнулся, наклонился к ней и молча поцеловал в шею.
Отсутствовал он не так долго, как Рузя себе придумала. И всего-то успела спуститься в кофейню, заказать чашку кофе. Гольдман нашёл её здесь, когда она допивала кофе.
— Теперь всё будет так, что лучше и быть не может! — радостно сообщил Гольдман. — И даже ещё лучше!
Рузя улыбнулась, но снова спорить не стала, а желание выяснить, что же такого прекрасного случилось, усилилось.
— Ты мне расскажешь, что у нас такого хорошего? — нерешительно спросила она.
— Конечно, любовь моя! — Гольдман светился от радости. — Собирайся. Едем.
Он рассчитался по счетам в отеле, снёс вещи в авто, помог Рузе усесться и сел за руль. Помолчал с полминуты, повернул ключ зажигания, и автомобиль тихо заурчал.