— Я вам вот что скажу, пан Мрозовский, если бы старый начальник Управы услышал эту глупость, то он бы перевернулся у себя в гробу и долго плакал, — Мрозовский представил себе рыдающего покойника и скривился. — Нет, ну вы мне скажите! Это же надо такое придумать! Это же надо не иметь головы, чтобы об этом сказать Францишке Эбель! Вы не поверите, но лично я ничего не имею против этой благородной пани, но вы видели её руки?! Эти руки никогда не знали пилочки для ногтей. Господи, эти руки, наверное, и мыла не знали. Пани Францишка, конечно всегда носит перчатки, но иногда она о них может забыть и…Эта пани очень странная. Знаете? Её муж воевал в Великую войну. Он был очень достойным паном. Это я вам точно говорю. Но у него было что-то с сердцем, так-таки Францишка помогла ему собраться и уйти навсегда, — Бердник зашептал: — Пан Мрозовский, вы себе не представляете, какой у неё характер!
— Отчего же? Весь город представляет, — пожал плечами Гольдман. — Но так что говорят люди, Гриша? Какую такую глупость?
Гриша закатил глаза и всплеснул руками.
— Ой, ну вы только подумайте, что собираются сделать эти домушники! Они хотят грабить квартиру пана Гольдмана! Тот Яша, что слесарит на рынке и умеет делать отмычки, спьяну рассказал жене, что ему скоро много заплатят за ключики к квартире Гольдмана, и даже дали задаток. А жена его на следующий день разбиралась с Францишкой, потому что та сказала, что они такие бедные, у них скоро все мыши издохнут. Так вот жена Яши в сердцах рассказала Францишке об этом заказе и, конечно, утёрла нос. Но Францишка тоже не молчит и говорит об этом в каждом дворе, куда заходит, а таки гуляет эта пани целыми днями.
Гриша аккуратно помог Мрозовскому снять пиджак и теперь ставил ширму, чтоб тот мог переодеть брюки.
— Вы, пан Мрозовский, правильно делаете, что больше не женитесь, — тихо сказал Гриша. — От них одни только проблемы. Яша теперь делает вид, что не понимает, о чём болтает весь рынок, спокойно выполняет свою работу, а жена его давно из дома не выходит. Говорят, что Яша ей вывеску подпортил.
Гриша затрясся и заухал, как филин, а Мрозовский задумался о том, что хорошо бы побольше узнать о заказчике ключиков. Он вышел из-за ширмы и спросил:
— А что говорила Францишка о заказчике? Знает кто это?
— Ничего не говорила. Только осуждала, что как это в день Взятия Пресвятой Девы Марии такое дело делать. Говорила, что разве нет других дней, а только в большой католический праздник? — пожал плечами Гриша. — А как по мне, пан Мрозовский, так и в другие дни по чужим квартирам ходить нельзя. И скажите мне, что я не прав?
— Прав. Конечно, прав, — монотонно закивал Мрозовский, мысленно составляя план засады возле дома Гольдмана.
— Если бы это был кто-то из местных, то Францишка уже бы всем разнесла. Это значит, что и даже Яша не знает имени клиента, — сказал Гриша, уверенно кивая головой, словно от этого его слова станут ещё более весомым аргументом.
Мрозовского мучила одышка — он на своих двоих пробежал уже три квартала от дома Гриши Бердника, держа в руках готовый костюм, а в голове готовый план действий. Направлялся он в Управу, хотя перед тем собирался идти прямиком домой.
— Если есть минутка, зайдите сейчас ко мне, — крикнул Мрозовский, поднимаясь по ступенькам. Возле Управы, под лестницей, курили Виктор Мазур и Миша Гроссман. Они тихо переговаривались, плевали семечки и делали вид, что не видят Мрозовского. Тот притормозил, свесился через перила и негромко, но внятно сказал: — Панове, если вам не понятны мои слова, то начальник Управы сможет объяснить доходчивее. Дело важное и серьёзное, так что прошу ко мне.
Гроссман сплюнул меж зубов, сорвал чахлый цветочек у стены, ругнулся, но пошёл следом за Мрозовским, хорошо помня об их последнем разговоре. Мазур же просто пожал плечами и направился следом за Гроссманом.
Когда дверь в кабинет закрылась, то сам Мрозовский сидел в кресле за столом, Гроссман — напротив, на стуле, а Мазур стоял, опершись на подоконник и неловко сложив на груди длинные руки.
— Значит, вот что мы имеем, — сказал Мрозовский, важно топорща чёрные усы. Есть информация, что пятнадцатого августа на квартиру Гольдмана совершат нападение.
— Это сам Рафик вам сказал? — загоготал Мазур, но тут же замолчал, натолкнувшись на злой взгляд Мрозовского. — Да, я что… я ж пошутил…
— Мы не в цирке, Виктор, — тихо сказал Мрозовский и продолжил официальную часть. — Информация проверенная и касается дела гробокопателей. Того самого, по которому мы сидели в засаде на городском кладбище. Есть какие-то мысли?
Гроссман вздохнул, пожевал травинку и сказал:
— Мысли, конечно, есть. Я так понял, что вы гораздо ближе к ответам на вопросы, чем мы, потому и настаиваете на засаде. Я вот не против, но хочу, чтоб вы понимали, что эту информацию, благодаря языку Францишки Эбель, знает полгорода. Так что домушники вполне могут передумать грабить.